– Не хочу!.. – просипел мальчишка.
Нарти смотрел, и словно прикипевшая заслонка открылась в голове, позволив вспомнить давно забытое. Как мама говорила еще совсем маленькому Нарти: «Смотри, будешь баловать – придет злой старик с мешком, я тебя ему отдам!» Вот оно и сбылось. Конечно, ни Нарти, ни даже Клах на стариков не слишком похожи, а все остальное, как и было обещано – даже мешок на месте.
Старшие матери передали Клаху две небольшие долбленки, тщательно укупоренные и залитые воском. Одну долбленку Клах упрятал в свой сидор, вторую передал Нарти.
– Береги пуще всего на свете. Это самое главное, за чем мы шли.
Нарти кивнул и накрепко затянул горловину заплечной сумы.
Мальчишке развязали ноги и пинком заставили встать. Конец веревки, на которой ему предстояло бежать первое время, Клах вручил Нарти. Сам вооружился длинным пастушьим кнутом. Повернулся к молча стоящим старухам.
– Что ж, матери, вроде все справили как следует. Через четыре дня ждите гостей.
– Удачи вам, родненькие, – проговорила старшая, и Нарти до самого сердца пробило впервые услышанное из женских уст ласковое слово.
Бычки, подгоняемые резкими хлопками кнута, бодро трусили по моховине. Порой кто-то из них пытался остановиться, поискать среди мха настоящей травы, но, ничего не найдя, трусил дальше. Здесь не болото, здесь Прорва, сюда даже стрекозы не залетают. А прокормиться в этих краях могут одни только моховые тараканы, которые жрут все.
Мальчишка со связанными руками брел на веревке. Несколько раз он порывался сесть в мох и никуда не идти. Нарти поднимал его за шиворот и, дав легкого тычка, заставлял двигаться дальше. По тому, как Клах заворачивал стадо вправо, Нарти понял, куда они идут, и до поры с парнем не заговаривал.
Клах вышел на нужное место безошибочно. Следом подошел Нарти с вяло упирающимся мальчишкой.
– Смотри, – сказал Клах. – Хорошо смотри.
При виде непохороненного трупа мальчишка замер.
– Убивать будете? – хрипло спросил он.
– Вот еще… Мы тебя сейчас и вовсе развяжем, а дальше ты сам пойдешь. Сюда тебя привели, чтобы ты убедился – назад тебе дороги нет. Это ведь из ваших кто-то?
– Из наших. Тилка это, гад проклятый. Он меня старше на год и бил всегда. И девчонкам прохода не давал, и даже с матерями дрался. Не слушал никого, думал, он самый умный. Вот его и выгнали, давно уже.
– Понятно. А ты, значит, паинька, весь из себя хороший. Ни с кем никогда не дрался…
– А чего они…
– Тихо, тихо… Тебе слова не давали и веревки покуда не развязали. Я тебя прежде не видел, а все про тебя знаю. У матерей еду воровал?
– Так ведь жрать охота.
– Жрать ты мастер, это верно. Такого, как ты, легче убить, чем прокормить. Девчонок бил?
– Это чтобы не зазнавались…
– Ври кому другому, а мне не смей. Матери грубил, не слушался?
– А чего она командует, словно маленьким?
– Это ты правильно сказал. Ты теперь большой, вот и живи сам, как знаешь. Никто тобой не командует, никому ты не нужен. Хочешь – ложись тут рядом с Тилкой и помирай. Хочешь – что хочешь делай. Матери тебя выгнали, им до тебя больше дела нет. Да и нам ты не больно нужен; веревку только заберу – и ступай себе к моховым тараканам.
Веревку Клах распутывал тщательно, не торопясь, хотя мог и просто перерезать. Но не резал, показывая, что веревка – вещь нужная и зря ее портить не следует. А связанный может и подождать.
Мальчишка стоял смирно, только лицо кривилось в безнадежных попытках сдержать слезы. Потом он, так и не дождавшись, пока Клах распутает узы, опустился в мох и заплакал.
– Чего ревешь? – спросил Клах. – Раньше надо было думать. Вел бы себя как следует, никто бы тебя не выгнал.
– Вы меня теперь тоже прогоните?..
– А это мы поглядим… – Клах наконец распустил неподатливый узел и принялся сматывать веревку. – Нам с товарищем подпасок нужен. Видишь, телят сколько? Вдвоем умаешься бегать. Работать станешь – возьмем к себе.
– Я… Я стану! Я умею с телятами!
– Раз умеешь, то гуртуй их плотней и пошли во-он туда! Видишь, где сопочка виднеется.
– Так это же от берега, это же в Прорву!
– Мы тебя не спрашивать взяли, а дело выполнять. Сказано в Прорву гнать, вот и гони. На веревку твою заместо кнута.
Мальчишка споро смотал лишек веревки и щелкнул оставшимся концом так, что и у Клаха такого хлопка не получалось.
– Эй, шалые, пошли-пошли! Неча прохлажаться!
Телята, расползшиеся кто куда, сразу сгруппировались и дружно принялись месить копытами мох.
Дорога была только что разведана, и потому шли ходом, не опасаясь ни промоин, ни тараканьих гнезд, ни просто топкого места, так что к полудню на горизонте четко обозначился лесистый остров. Вот только лесистым его назвать язык не поворачивался. Деревья там если и оставались, то поваленные и изломанные, словно растопочная щепа. Нутро холма разверзлось, мутно-желтое облако колыхалось над вершиной. Утренний ветер давно стих, но можно было представить, как неведомая напасть плывет в сторону селения, чтобы рухнуть на головы людей.