- Ты предал меня, - сказал я.
Он силился что-то возразить. Я ему не позволил.
- Я приказал привезти золото с одного из двух месторождений, известных нам обоим. В моем поручении не было ни слова о захвате испанского гарнизона.
Он сказал:
- Они открыли огонь первыми.
- Тогда вы должны были отступить. Но почему ты отправился к прииску Карони?
Он тупо уставился в пол.
- Ты что, боялся отойти от реки? Так, что ли? Но, черт возьми, даже в этом случае у тебя была возможность миновать Сан-Томе без боя.
Кеймис не смотрел на меня и после мучительной паузы ответил:
- Ваш сын погиб как храбрец. Он в одиночку бросился на испанцев. В него вонзилась дюжина пик, и он упал. После этого об отступлении не могло быть и речи.
Я схватил его за горло. Заставил посмотреть мне в глаза.
- Не хочешь ли ты сказать, что все пошло насмарку из-за Уота? Из-за двадцатилетнего мальчишки?
- Это был ваш сын, - - странно ответил Кеймис.
- Что это значит?
Кеймис не ответил. Он опять смотрел в сторону. Его левый глаз, словно краб, упорно искал угол.
- Так вот на что ты намекаешь, - сказал я. - Значит, в захвате испанской крепости ты обвиняешь моего запальчивого сына?
И тут я заметил, что он плачет. Это почему-то взбесило меня еще больше.
- Идиот! - заорал я. - Ты поплыл не к тому прииску! Ты нарушил приказ! Ты не уберег моего сына!
- Вперед, - забормотал Кеймис. - Он шел только вперед. Если бы не он, мы бы никогда не напали на испанский форт. Капитан Паркер пытался удержать его. Мы все пытались удержать его. "Опрометчивое бесстрашие" - так сказал об этом Паркер.
Я отпустил шею Кеймиса.
- Вы трус, сэр, - сказал я тихо. - Странно, знать вас столько лет и не разглядеть этого. Упрямый меднолобый трус, сэр. Вы не нашли приисков. Вы позволили убить моего сына. И сейчас я слышу от вас один детский лепет, пустую болтовню, жалкие потуги сделать козлом отпущения моего убитого мальчика. Идите вон, сэр. Убирайтесь с моих глаз.
Кеймис ушел.
Я слышал, как хлопнула дверь его каюты. Потом раздался треск выстрела.
- Кеймис! - закричал я.
Его каюта была рядом с моей. Слышимость сквозь деревянную переборку была хорошая.
- Все в порядке, - ответил Кеймис. - Я пальнул, чтобы пистолет прочистить.
Неправда. Он заперся в каюте и выстрелил в себя из карманного пистолета, но пуля лишь раздробила ребро, тогда Кеймис взял длинный нож и всадил его по рукоять в сердце.
Теперь я сам собираюсь возглавить экспедицию на Ориноко и добыть золото. Если план удастся, если я смогу вернуться домой пусть даже с пригоршней золотоносной руды, то, по крайней мере, будет спасено мое доброе имя. А если нет? Тогда удовлетворюсь и тем, что мои кости будут лежать перед алтарем церкви Сан-Томе с прахом Уота.
Два слитка.
Кеймис и вправду привез с собой два золотых слитка, которые нашел в форте. А также документы, которые можно понять так, что прииск Карони существует. И еще индейца, бывшего слугу Паломеке, губернатора форта. Интересный индеец. Хорошо говорит по-испански. Его зовут Кристобаль Гуаякунда.
4 марта
- Гуоттарол, - говорит индеец.
Я снова и снова объясняю ему, что так произносят мое имя испанцы. Что он не должен повторять это за ними. Что меня зовут сэр Уолтер Рэли.
- Дон Гуоттарол, - упорствовал он. - Ты великий пират.
- Я не пират, - - говорил я. - Твои испанские хозяева зовут меня пиратом, но я не пират.
- Так кто же ты? - спросил он.
Мне трудно было ответить на этот вопрос. Видишь ли, он спрашивал очень серьезно. Странную смесь ума и наивности являет собой этот Кристобаль Гуаякунда.
- Я похож на пирата? - спросил я. Он пожал плечами.
- А как выглядят пираты? Я еще ни одного не видел.
- Ты скажи, как я выгляжу.
- Старый усталый человек, который должен ходить с палкой.
Это верно. Для него мое лицо, должно быть, выглядит странно. Мне знакомы древние легенды индейцев, в которых рассказывается о бородатых бледнолицых богах, приходящих с востока. Но лицо, смотрящее на меня сейчас из треснувшего зеркала, которым я пользуюсь для бритья, ни напугать, ни поразить нс может. Лицо призрака, а не человека. И уж наверняка не лицо какого бы то ни было бога. Бледное, изможденное, перекошенное. кожа так туго обтягивает скулы, что отчетливо бугрятся кости, вместо глаз - горящие уголья. Посеребренная борода торчит клочьями - я стригу ее трясущимися руками.
Разговаривали мы, конечно, на испанском, поскольку этот язык знали оба.
- Ну а ты, - спросил я, - что ты за человек?
- Кристобаль Гуаякунда, - ответил он. - Мужчина. По-вашему, индеец. Житель страны, которую испанцы называют Новое Королевство, или Гренада. Родился в долине Согамосо. Из народа чибча.
На солнце кожа его отливала медью.
- Ты рассказал мне, кто ты такой. И я точно так же мог бы сказать, что я - Уолтер Рэли, мужчина, по-вашему, бледнолицый, житель Англии, родился в Девон-шире, из племени саксов. Но и это не ответ на мой вопрос.
Индеец неторопливо кивнул. У него большая круглая голова, глаза светятся умом и сообразительностью.
- Хорошо, - сказал он. - Я был слугой дона Паломеке де Акунья.
- А я был слугой великой королевы. Начальником ее личной охраны.
- Да, - сказал индеец. - Я знаю.
- Вот как? Кто тебе сказал?
Индеец ответил:
- Это все знают. Когда я только прибыл в Сан-Томе и стал служить у Паломеке, мне сказали, что ты плавал по реке Ориноко много лет тому назад. Мне сказали, что ты собрал все племена вместе и сказал им, что тебя послала твоя королева освободить их от испанцев. Они говорили о тебе как о боге. Они говорили, что ты - слуга великой правительницы севера, под началом у которой касиков больше, чем деревьев на острове Тринидад.
- Касик. Как давно я не слышал этого слова.
- Так испанцы называют вождей наших племен.
- Я знаю. Что еще говорят люди на Ориноко?
- Что однажды ты вернешься, - ответил индеец. - Что ты дал слово.
- И как видишь, сдержал.
- Конечно, - сказал индеец как о чем-то само собой разумеющемся. Мужчины не часто дают слово. Но когда дают, то держат его.
В его тоне не было иронии. Каждую фразу он обдумывал и произносил уверенно и убежденно. Меня поражала его по-своему благородная манера держаться. Мне не терпелось расспросить индейца о его жизни, но я подождал. Сейчас главное было расположить его к себе.
- Я уже не служу великой королеве. Королева Елизавета умерла. Я приехал сюда как слуга другого касика севера, короля Якова.
Индеец посмотрел на меня равнодушно.
- Но этот король Яков много лет держал тебя в башне. Ты был его пленником. Мне рассказал дон Паломеке.
- Да, - ответил я торопливо, не желая тратить время на объяснение того, что обвинение в измене было выдвинуто против меня на основании ложных показаний моих врагов. - Скажи мне, а кто ты сейчас?
Индеец свел свои большие руки вместе, будто показывая, что запястья их скованы.
- Пленник Гуоттарола.
Ответ мне не понравился.
- Кеймис говорил, что ты присоединился к нам по доброй воле.
- Человек, который смотрел в сторону? Он умер?
- Да.
- Его убил Гуоттарол?
- Нет. Кеймис убил себя сам.
- Почему? - тихо спросил индеец.
- Кеймис убил себя, потому что не хотел больше жить. Потому что потерял честь. Ты понимаешь? Честь! Индеец посмотрел мне в глаза.
- Я понимаю честь. Я знаю честь. Мой народ - гордый народ. До прихода инков у нас были свои земли.
- Где они? Земли твоего племени?
Индеец на мгновение задумался. Правда, молчание, судя по всему, было вызвано размышлением, а не неуверенностью. Взор его затуманился. Он ответил:
- Вокруг озера Гуатавита.
Не знаю почему, но это слово бросило меня в дрожь. Видит бог, лихорадка здесь ни при чем.