— Значит, последнее доказательство по-прежнему отсутствует! — в отчаянии воскликнул Витус, побледнев как мел.
— Успокойся, это не совсем так, — Гаудек попытался успокоить его. — Дело в том, что перед соборованием Тония успела поведать нам то, что уже рассказывала в марте прошлого года отцу Томасу. Это была точно та же история, без пробелов и дополнений, и это, несомненно, лишний раз доказывает, что бедная женщина говорила правду. Прямо там же мы составили протокол, под которым она из последних сил поставила три креста. Мы с отцом Томасом незамедлительно подписали для верности этот документ. Исповедавшись, Тония почувствовала большое облегчение, я прочитал молитву над ней, помазал елеем и отпустил ей все грехи.
Витус слушал, как завороженный, и ему понадобилось какое-то время, чтобы собраться с мыслями.
— Почему же Тония рассказала все это только теперь, спустя столько лет? — недоуменно спросил он.
— Подбрасывая тебя к монастырским воротам, леди Джейн была уже смертельно больна. Потом она с трудом добралась до дома Тонии, где и умерла в тот же день. Но перед тем взяла с ткачихи клятву, что та никому ничего не скажет.
— Понятно, — пробормотал Витус. Он невольно вспомнил пронырливого адвокатуса Хорнстейпла, явившегося в сентябре 1578 года в Гринвейлский замок, чтобы заявить имущественные притязания некоего подмастерья по имени Уорвик Троут. Какой бы притянутой за уши ни была его наглая претензия, в одном крючкотвор был, несомненно, прав: Уорвик Троут вполне мог быть отцом Витуса. И даже если это был не он, значит, кто-то другой. В любом случае он, Витус, был внебрачным ребенком, и не удивительно, что перед лицом смерти леди Джейн хотела обеспечить ему ничем не отягченное будущее.
— Понятно, — задумчиво повторил Витус. — Почему же тогда старая Тония перед смертью все же нарушила клятву?
Отец Томас пояснил:
— Видишь ли, сын мой, леди Джейн лежала в неосвященной земле. Муж Тонии похоронил ее в саду за домом без отпевания, просто так, потому что иначе было нельзя. Это обстоятельство мучило Тонию всю ее жизнь. Она знала, что взяла на душу тяжкий грех, и не хотела уносить его в могилу.
Аббат Гаудек добавил:
— Само собой разумеется, узнав обо всем, мы отпели твою мать и освятили землю, в которой она покоится. Господь отпустил твоей матери ее грехи посмертно.
— Благодарю вас, ваше преподобие! А можно мне взглянуть на документ?
— Конечно. — Гаудек подошел к своему письменному столу и вынул из ящика большой лист бумаги.
Витус взял его, поблагодарив, и прочел:
ПРОТОКОЛ
опроса ткачихи Тонии Перес касательно значительного события, произошедшего с нею и дословно записанного с ее слов:
Был 9-й день месяца марта A. Д. 1556, канун того дня, когда мы чтим память святого Эмилиана, почему я и запомнила. На рассвете к нам во двор пришла какая-то женщина. Такая слабая была, что не столько пришла, сколько приползла. Я сразу поняла, что она не из наших краев. Одежда на ней была грязная и рваная, но дорогая. Муж мой тогда еще был жив. Он хотел сразу бежать за цирюльником, но незнакомка его остановила. Моя жизнь кончена, — прошептала она. — Мой маленький сын лежит у монастырских ворот. Я завернула его в красный платок, чтобы он не замерз. О нем позаботятся. Она это все время твердила. Есть ничего не хотела — ни хлеба, ни сыра, ни супа. От любой пищи отказывалась. Я хочу лишь умереть, — сказала. Мы ее спросили, кто она, а она отвечает: Я английская леди. Леди Джейн из рода Коллинкортов. Странное какое-то имя для нас, поэтому ей пришлось несколько раз его повторить, пока мы, наконец, разобрали. Мы едва поверили своим ушам. Но у нее на пальце был перстень с гербом, тогда уж мы поверили. Голосок у нее был слабый, и она рассказала нам, что сошла с корабля в Виго и продолжила путь с купцами. Те хотели попасть в Наварру. Неподалеку от нашей деревни на них напали разбойники. Все погибли, выжила она одна, тяжело раненная. Из последних сил добралась до монастыря и подбросила ребенка. Вот такая история. А вскоре она испустила последний вздох, взяв с нас перед тем обещание похоронить ее в садике за домом. А еще мы ей торжественно поклялись Пресвятой Девой Марией, что никогда ее не выдадим. Никогда. Чтоб избежать позора, — сказала она. Всю свою жизнь я хранила клятву. Но сегодня, на пороге собственной смерти, не могу молчать. Леди Джейн покоится в неосвященной земле, и я в этом виновата. Большой грех взяла на душу. Да простит меня Господь и примет в свое царство. Он мне свидетель. Все, что я рассказала, — истинная правда.