Выбрать главу

Взрастают чудотворные плоды,

Где служат ей источником прохлады

Пальм, кипарисов, кедров мириады.

Там ввысь могучий ствол платан вознес,

Благоухает киннамон душистый,

И белизна иерихонских роз,

Как риза херувимская, лучиста;

Там не опасны зной или мороз;

Туда не прокрадется дух нечистый,

Слепителен и славен сей чертог,

Который нам с небес являет бог.

А на земле небесному чертогу

Подобьем служит Соломонов храм,

Где совершенство, свойственное богу,

Наглядно предстает людским очам,

Откуда, - чуть мы подойдем к порогу,

Свет благодати брызжет в сердце нам.

К тому же нас по милости господней

Мария, как звезда, ведет сегодня.

Едва в ней искра божья занялась,

Едва ее достигла весть благая,

Как выше гордых тронов вознеслась

В своем смиренье девушка простая;

Как с нею вера в душу к нам влилась,

Гнет первородного греха смягчая;

Как в ней все обитатели земли

Свою Эсфирь навеки обрели.

О господа возлюбленное чадо,

Кого на радость людям создал он;

Кем змий, надменный повелитель ада,

Низвержен, сокрушен и посрамлен;

Предстательница наша и ограда,

Тобой наш род от гибели спасен,

Собой ты благость олицетворила

И бога с человеком примирила.

В тебе соединились доброта

И мощь, от века бывшие в раздоре.

О мать того, кем будет испита

За наши вины чаша мук и горя,

Ты, как заря, предтеча дня, чиста!

Смирительница бурь в житейском море,

Ты - слава тех, кто праведен и свят,

Надежда тех, пред кем зияет ад!

О голубица неземного храма,

С кем разделил надзвездный трон господь,

Над кем не тяготеет грех Адама,

В чьем чреве Слово претворилось в плоть,

Ты - длань того, кто чадо Авраама

Отцу родному не дал заколоть,

Затем чтоб агнца для закланья ныне

Мы обрели в твоем сладчайшем сыне.

Взрасти же тот благословенный плод,

Которого вкусить желает страстно

Наш род греховный, ибо он живет

В кромешной тьме судьбы своей злосчастной,

Но знает, что и для него придет

День искупленья, светлый и прекрасный,

Когда дитя, рожденное тобой,

С плеч наших снимет груз вины былой.

О ты, к кому посланец златокрылый

Из рая светозарного слетел,

Кого творец устами Гавриила

Наречь своей супругой захотел,

В кого вошла божественная сила!

Да славится вовеки твой удел,

И пусть венцом нетленным озарится

Твое чело, небесная царица!

Эти самые стихи и начала тогда петь Фелисьяна, а потом она их переписала, Ауристела же не столько их поняла, сколько угадала чутьем их красоту.

Итак, враждовавшие помирились. Фелисьяна, ее муж, отец и брат отправились к себе и попросили было дона Франсиско Писарро и дона Хуана де Орельяна доставить им ребенка, но Фелисьяна, для которой не было ничего несноснее ожидания, решилась все же взять его с собой и этим своим решением обрадовала всех своих родных.

Глава шестая

В Гуадалупе странники пробыли несколько дней, и в течение этого времени им начала открываться величественность святой обители (я нарочно употребляю слово "начала", потому что до конца она открыться не может). Отсюда они направились в Трухильо; там их приветили два доблестных кавальеро, дон Франсиско Писарро и дон Хуан де Орельяна, и там им пришлось рассказать о своей встрече с Фелисьяной все с самого начала, и, рассказывая, они восхищались ее голосом, ее рассудительностью, восхищались благородным поступком ее отца и брата, Ауристела же с умилением вспоминала о тех изъявлениях преданности, которые она услышала из уст Фелисьяны в час расставания.

От Трухильо до Талаверы два дня ходьбы, и в Талавере путники узнали, что здесь все готовятся к великому празднику Монды: праздник этот существовал за много лет до Рождества Христова, однако ж христиане возвысили его и облагородили, и если прежде то был языческий праздник в честь богини Венеры, то теперь это праздник в честь и в похвалу приснодеве. Путники хотели было остаться на праздник, однако, чтобы не задерживаться, от исполнения своего желания воздержались.

Уже на шесть миль отошли они от Талаверы, как вдруг увидели, что впереди идет странница, совершенно одна, - вот что показалось им странным, - однако же им не пришлось ее окликать, потому что в эту самую минуту она, то ли прельщенная приятностью местоположения, то ли принуждаемая усталостью, присела на зеленой лужайке. Путники приблизились к ней, и наружность ее оказалась такова, что ее стоит описать подробно: возраст ее, видимо, давно уже вышел за пределы молодости и приближался к границам старости; лицо у нее было не лицо, а блин, ибо и рысий взгляд не углядел бы на нем носа: до того ее нос был мал и приплюснут - щипцами не ущипнешь; к тому же его заслоняли гораздо более выпуклые глаза. На ней был рваный плащ, доходивший ей до пят; поверх плаща она еще надела пелерину, отделанную кожей, но до того облезлой и потрескавшейся, что уже невозможно было различить, какая именно это кожа - то ли сафьян, то ли самая что ни на есть дешевая. Подпоясана она была поясом, сплетенным Из дрока, таким толстым и здоровенным, что он скорее напоминал якорный канат, нежели пояс странницы. Тока на ней была грубая, но зато белая и чистая. На голове - старая шляпа, без шнурка и без ленты, на ногах - стоптанные альпаргаты, в руке - посох, на манер пастырского, со стальным наконечником. На левом боку болталась изрядной вместимости тыквенная фляжка, на шее висели четки, коих шарики по величине превосходили шары, какими детвора сбивает кегли. Одним словом, все на ней было драное, все, как бывает на кающихся, и, при ближайшем рассмотрении, все далеко не первого сорта. Подойдя, путники с ней поздоровались, она же ответила им на приветствие голосом, какого только можно было ожидать от приплюснутого ее носа, то есть отнюдь не нежным, но, напротив того, гнусавым. У нее спросили, куда она направляется и какое именно совершает паломничество, а затем, прельщенные, как и она, приятностью местоположения, даром времени не теряя, уселись в кружок. На ту же самую лужайку пустили они пастись свою тележку, служившую им и гардеробною, и кладовою, и погребцом, и, начав утолять голод, любезно предложили страннице разделить с ними трапезу, она же, отвечая на заданный вопрос, сказала:

- Паломничество я совершаю такое же точно, какое совершают и некоторые другие паломники, то есть такое, которое лучше всего помогает человеку оправдать свою праздность. Так вот, полагаю нелишним довести до вашего сведения, что сейчас я направляюсь в великий город Толедо поклониться пречистому образу священного престола, оттуда пойду к Младенцу Иисусу Гуардийскому, а затем, описав круг не хуже норвежского сокола, осяду у святой Вероники Хаэнской и пробуду там до последнего апрельского воскресенья - в этот день в самом сердце Сьерры Морены в трех милях от города Андухара празднуется праздник божьей матери Главы, а это такой праздник, который чтут во всем подлунном мире. Я даже слыхала, будто древние языческие праздники, - а праздник Монды Талаверской - это подражание праздникам языческим, - не выдерживают и не могут выдержать с ним сравнение. Я бы очень хотела, - если б только это было мне по силам, напрячь свое воображение, в коем он у меня запечатлелся, и живописать вам его словами и явить его умственному вашему взору, дабы, обняв его взором, вы уразумели, что восторг мой не преувеличен. Но это не моего ума дело. В одной из галерей роскошного мадридского королевского дворца праздник этот воссоздан со всею возможною точностью. Представьте себе гору, или, вернее, скалу, на ней - монастырь. в монастыре находится чудотворный образ божьей матери, именуемой Главою, - так называется скала, на которой построен монастырь, а в старину эта самая гора прозывалась Пик, потому что она стоит среди ровной и открытой долины, стоит одна-одинешенька, вокруг нее - ни горы, ни холма, высота ее равна приблизительно четверти мили, окружность что-то около полумили. Так вот, гора эта возвышается среди широкой и живописной долины, а ее подножье благодаря постоянному притоку влаги, ибо его мимоходом почтительно лобзают воды реки Ксандулы, неизменно пленяет взор своею зеленью. Красивые места, высокая гора, образ, чудеса, толпы богомольцев, притекающих ради такого торжества отовсюду: и из ближних и из дальних краев, - все это служит к вящей славе праздника, и он точно славится во всем мире, в Испании же его чтут больше чем какие-либо другие местные праздники, с какими бы древними святынями они ни были связаны.