Но жизнь должна идти дальше, и даже в нашей жестокой и ужасной реальности в любой момент могут вспыхнуть манящие искры любви. Во время двенадцатого путешествия к афелию правительство Единства, стараясь ослабить владеющую человечеством тревогу, неожиданно возобновило Олимпийские игры через двести лет после того, как они были приостановлены. Я собирался участвовать в ралли мотосаней — меня отобрали в команду. Соревнование представляло собой гонку из Шанхая в Нью-Йорк через замерзший Тихий океан.
Как только прозвучал стартовый выстрел, более ста мотосаней устремились через ледяной океан со скоростью около 200 км в час. На первом этапе в поле моего зрения все время маячил кто-то из соперников. Однако через пару дней все участники соревнования, будь они впереди или позади меня, исчезли за горизонтом.
Свет геодвигателей исчез вместе с моими собратьями-гонщиками. К этому времени я попал в самый темный угол Земли. Здесь всё окружающее уходило в бесконечность: и звездное небо над головой, и ледяной океан внизу. Казалось, они простирались до края вселенной. А возможно, это я сам достиг края вселенной.
Я чувствовал себя единственным человеком в этом космосе бесчисленных звезд и бесконечного льда. Лавина одиночества поглотила меня. Еле сдерживая слезы, я мчался так, будто от этого зависела моя жизнь. Теперь я вел гонку не ради места на пьедестале, а чтобы избавиться от этого жуткого одиночества прежде, чем оно убьет меня. В моем сознании не осталось больше дальнего берега, к которому стоило бы стремиться.
Такие мысли неслись в моей голове, когда я заметил вдали человеческий силуэт. Приблизившись, я разглядел, что это женщина. Она стояла около саней, ее длинные волосы развевались на морозном ветру. Наверно, вы уже догадались, что эта случайная встреча определила нашу дальнейшую судьбу.
Ее звали Каёко Корияма, и она была японка. Женская группа стартовала за двенадцать часов до нас, но ее сани угодили в трещину, одно из полозьев сломалось. Помогая с ремонтом, я не мог не поделиться с ней мрачными мыслями, которые только что одолели меня.
Каёко закивала, как бы признавая мою правоту.
— Ох, вот уж точно! Я почувствовала то же самое. Тут и правда можно решить, что ты единственный человек во вселенной! — Она улыбнулась. — Знаешь, когда я увидела тебя вдали, это было, наверно, все равно что увидеть рассвет в Предсолнечную Эпоху.
Тогда я спросил:
— Почему же ты не вызвала спасательный самолет?
Она воздела свой маленький кулачок и с упорством, столь характерным для японцев, заявила:
— Это соревнование воплощает дух человеческой расы, и мы все должны проникнуться осознанием того, что Земля, странствующая по вселенной, никого не может позвать на помощь!
Я кивнул, но возразил:
— И все-таки нам придется вызвать спасателей. У нас нет запасного полоза. Твои сани нельзя починить.
Она поморщилась, а потом спросила:
— Можно я поеду с тобой? То есть, если тебе и вправду не важно, на каком месте ты окажешься…
Мне это действительно было не важно, и поэтому остаток нашего долгого странствия через Тихий океан мы совершили с Каёко вдвоем.
Проезжая мимо Гавайев, мы увидели на горизонте первый свет зари. Отсюда, с этого бескрайнего ледяного поля, освещенного крошечным солнцем, мы и отправили в министерство гражданских дел заявку на вступление в брак.
В Нью-Йорке судьи, потеряв терпение в ожидании нас, уже объявили соревнования закрытыми и ушли. Но все же один чиновник еще ждал нас. Служащий муниципального бюро гражданских дел с радостью поздравил нас со вступлением в брак. Затем он выполнил еще одну свою обязанность. Взмахнув рукой, он спроецировал в воздухе голограмму, на которой изображались аккуратные ряды точек. Здесь их были тысячи и тысячи — по одной для каждой пары, вступившей в брак за последние несколько дней.
Из-за суровых условий нашей жизни закон предусматривал, что только одной паре молодоженов из трех будет предоставлено право родить ребенка. Определялось это случайным выбором. Точек было великое множество, и Каёко долго колебалась, прежде чем выбрать одну.