лезны. — Хорошо. Бати останется пока здесь. И Налькут пусть постоит во дворе. Я
возьму, Бати, твою лошадь, навьючу ее тем, что можно увезти, и тотчас же вернусь
сюда. На рассвете — в путь.
* * *
Ох, недобрые гости поджидали меня в нашем бахчисарайском жилище! Не
успел я войти в темный двор, как был тут же захлестнут арканом. Чья-то грузная
туша обрушилась сзади на мои плечи, еще двое кинулись на меня с двух сторон.
Одному из нападавших — а всего оказалось в засаде человек семь — я успел нанес-
ти удар ногой в живот. (Надеюсь, нсчснка у него все-таки лопнула: он корчился на
земле, похоже, в предсмертных судорогах.) Меня туго связали по рукам и ногам.
Кто-то запалил факел и поднес его к моему лицу.
— Проклятый черкесский соглядатай! — прошипел, наклонившись надо
мной, стражник. — Ты хорошо лягаешься своими копытами. За это тебе тоже при-
дется отвечать перед Алиготом-пашой!
Меня перекинули, как хурджин, поперек коня и повезли куда-то по кривым
и вонючим улочкам.
Потом была короткая остановка возле узкой двери в высокой каменной сте-
не, затем небольшой пустынный двор с каким-то, вероятно, нежилым строением,
и... глубокая смрадная яма. Меня развязали и бросили в нее. Немудрено и кости
переломать при таком падении, но обошлось только ушибами, хотя и весьма чув-
ствительными. Со дна тюремной ямы хорошо были видны неправдоподобно яр-
кие и далекие звезды.
Чья-то голова на мгновение закрыла часть неба и ласковым голоском про-
изнесла:
— Отдохни до утра, черкесский пес!
Скоро наверху смолкли шаги, с лязгом захлопнулась дверь — видно, была
окована железом — и наступила тоскливая безысходная тишина. Я пощупал рука-
ми скользкие глинистые стены колодца. Отсюда не выбраться. Интересно, что с
Кубати, братишкой моим? Теперь и он попадется к ним в лапы. Ну что бы мне
вчера не прийти к сегодняшнему решению! Правильно говорят: легко провалить-
ся в нужник, да трудно из него вылезти. С радостью отдал бы свою жизнь только
за то, чтоб узнать о благополучном возвращении Бати в отчий дом.
Куда меня привезли? Ясно, что не в главную городскую тюрьму. Скорее все-
го, это «домашняя» тюрьма Алигота-паши, в которой он держит своих должников
или пленников, ожидающих выкупа. Меня-то никто не выкупит. Не надо быть
пророком, чтобы предсказать мою участь. Утром — допрос (в том нежилом строе-
нии, наверное, пыточный застенок), после допроса — предложение воевать на
стороне татар, наконец мой отказ и... гибель. О, аллах! Прими душу мою и пока-
рай моих душегубов!
За этими невеселыми размышлениями прошло какое-то время. И вдруг со
стороны калитки я услышал гулкий удар, треск дерева и отчаянный визг, захлеб-
нувшийся на высокой ноте. Затем — недолгая возня, полупридушенные всхрипы,
и вновь чья-то голова закрыла надо мной звезды.
— Аталык! Ты целый?
Хвала тебе, Всемогущий, Всеведущий! Ведь что Кубати, смелый мой маль-
чуган. Как он отыскал меня, нарт лучезарный?
— Все мое при мне, парень.
— До копья дотянешься? — Бати опустил вниз конец крепкого древка.
— Нет, коротка палка-выручалка. Даже если прыгать, как собака на пле-
тень, все равно не достать.
— Подожди, — голова парня исчезла.
По звуку мне казалось, что он подтаскивает к краю ямы какой-то тяжелый
груз.
— Прижмись к стене, — попросил он меня.
В яму свалился, издавая плаксивые стоны, стражник со связанными руками
и кляпом во рту.
— Болет, — снова позвал меня кап. — Лезь к нему на плечи. Заставь эту ско-
тину стоять как следует, — Кубати впервые в жизни позволил себе произнести
грубое слово. У
Я встряхнул стражника.
— Сверну шею вот этими двумя пальцами. Понял? Стражник быстро и ра-
достно закивал головой.
Стоял он прочно. С его плеч до древка копья достал я легко. А Кубати вытя-
нул меня из ямы ловчее, чем луковицу из грядки.
Дверь в ограде была разнесена в щепки. Здесь же лежал круглый валун ве-
личиной с добрый лошадиный круп. Рядом с камнем — стражник с разбитым че-
репом: перед этим он, видно, сидел, привалившись к двери.
Я еще раз подивился силе моего воспитанника. Мне бы вряд ли удалось
расщепить крепкую дубовую дверь с одного удара, хотя и я сумел бы швырнуть
этот камень на расстояние трех-четырех шагов.
Увешанный оружием, Кубати дал мне саблю и мой же кинжал, над украше-
нием которого он трудился в последние дни в мастерской Хилара.
— Как ты меня нашел?
— Халелий сказал.
— Слуга бедного Аслана-паши?
— Он самый. Хотел предупредить обо всем, да не поспел вовремя. Пришел к
Хилару, когда все было кончено.
— Что, что?!
— Их было пятеро, — Кубати тяжело, с затаенной болью вздохнул.
Парень торопливо вел меня по окраинным улочкам к какому-то ему одному
известному месту.
— Что с Хиларом? — я сильно забеспокоился.
— Мы сражались. Я не сумел его защитить. Он дрался, как лев. — Бати по-
молчал, переводя дыхание, и совсем уже по-взрослому добавил:
— Мир праху его...
— Аминь... А эти пятеро?
— Все убиты.
Я не стал расспрашивать его о подробностях. Халелий ждал нас с двумя ло-
шадьми на дороге, ведущей к побережью. Налькут тихонько заржал, увидев своего
хозяина. Ночная мгла уже рассеялась, уступая место пока еще робкому предут-
реннему свету.
В седельных сумках были припасы на дорогу, порох и пули. Халелий снял с
себя лук и колчан со стрелами. Это оказался мой любимый лук — он, к счастью,
лежал у Хилара. Задушевный друг собирался подновить на нем костяную инкру-
стацию, да так и...
Халелий, ни слова не говоря, протянул мне ружье — ту самую эржибу, кото-
рую я подарил когда-то Аслану. Мне хотелось излить на загадочно-мрачноватого
татарина поток благодарственных слов, но он не стал слушать. Круто повернув-
шись, он поспешил в город.
Я недоуменно посмотрел на Кубати.
— Этот Халелий, — сказал он, — жил одно время в Кабарде. Работал у моего
отца конюхом. Меня он узнал сразу, когда мы встретились еще в день приезда в
Каффу.
Гак почему он молчал все это время?
— Говорит, что длинный язык укорачивает жизнь.
* * *
До Каффы мы добрались быстро и без приключений. Там сразу продали
чужую лошадь и попытались отплыть на первом же корабле, повернутом носом к
кавказскому берегу. Огромный толстый грек заломил такую цену, что я чуть не
схватился за рукоять кинжала. У нас не было и пятой доли таких денег. Торчать
хоть один лишний час на берегу — означало рисковать жизнью. В любое мгнове-
ние могла прискакать из Бахчисарая целая орда посланных в погоню стражников.
Жадный кормчий уже поднялся по трапу на борт, чтобы дать приказ к от-
плытию, как вдруг к нему подошел стоявший на палубе молодой невысокого роста
человек в черной черкеске и высокой шапке из черного каракуля. До сих пор, я
заметил, он с любопытством наблюдал за нашими препирательствами с толстым
греком, а теперь что-то говорил этому борову на ухо. Кормчий удовлетворенно
хмыкнул и сделал нам знак рукой.
Молодой человек приветливо улыбнулся:
— Поднимайтесь, земляки, на это благословленное аллахом корыто. Я уго-
ворил нашего щедрого хозяина согласиться на ту плату, которую вы ему предла-
гали.
Раздумывать было нечего.
Вечерний намаз мы совершили уже далеко в открытом море.
Молодой кабардинец (наверное, на год-другой меня моложе) не спрашивал
наших имен, но не назвал и своего. Сказал только, что побывал в Турции «из про-