эта сила бывала тем грознее, чем круче могла расправляться с поборниками пра-
вого дела.
— Нет, бесценный наш Алигот-паша, — мягко возразил Хатажуков. — Не
может Кабарда пойти на такие жертвы. Даже дерево, у которого обрубят молодые
ветви, преждевременно стареет и засыхает на корню.
— Любите вы, кавказцы, красивые слова произносить, — Алигот презри-
тельно хмыкнул. — А что эти красивые слова? Пустая болтовня! Все будет так, как
я сказал!
Кургоко при слове «болтовня» вздрогнул так, будто его неожиданно коль-
нули кинжалом.
— Хорошо, — твердо и спокойно сказал Хатажуков. — Я буду теперь мол-
чать. И пусть о мольбе нашей умерить наконец притязания к многострадальной
Кабарде лучше слов говорит мое впервые в жизни преклоненное колено и обна-
женная голова! — князь сорвал с себя шапку и опустился перед сераскиром на од-
но колено.
Однако в этой позе оказалось столько изысканного благородства, столько
гордого изящества, а совсем не смирения, что Алигот-паша почувствовал себя...
почти оскорбленным. Ему, с его грузным телом и неуклюжими движениями, где
там соперничать с этим красивым князем, сумевшим и у порога старости сохра-
нить легкую поступь и мужественно-горделивую осанку.
Тяжелые щеки паши затряслись от негодования, вывороченные ноздри со
свистом вдыхали и выдыхали воздух. Он вынул трубку изо рта и, опрокинув ча-
шечку чубука, стал колотить ею по гладко выбритому темени Кургоко. Горячий
табачный пепел, дымясь, вываливался на голову князя.
— В ответ на твои красивые слова, — свистящим полушепотом просипел
Алигот. — Тебе мой ответ. Подарок. Это тебе подарок. Пусть он тоже говорит луч-
ше слов, — паша еще раз стукнул Хатажукова чубуком по обожженному темени. —
То же самое будет и со всей твоей Кабардой!
Кургоко медленно, словно боялся стряхнуть с головы пепел, поднялся во
весь рост. Схватить бы сейчас этого скота одной рукой за горло, а другой всадить
ему кинжал в брюхо по самую рукоять... Но Кургоко не успеет даже клинка выта-
щить из ножен. С двух сторон стоит по нескольку лучников: одно мгновение — и
станешь похож на подушечку для иголок. Алигот пока владеет крепостью. А Кур-
гоко владеет собой. И это еще видно будет, кто возьмет верх. Надо стерпеть. Но
это только сейчас стерпеть, а не вообще. Ибо такое стерпеть и после этого жить —
нельзя. Держи себя в руках, Кургоко. Если бы ты не был намерен отомстить, то
бросился бы тут же на врага и... уже бы валялся у его ног безучастным трупом.
Хатажуков не сказал ни слова. Медленно засунул шапку за пройму черке-
ски, повернулся и неторопливо зашагал к своему коню. Он прошел мимо кучки
алиготовских прихвостней, в безмолвной растерянности пяливших на него глаза,
приблизился к своим людям и сделал им знак садиться на коней (хорошо, что не
приказывал расседлывать). Сам влетел, не касаясь стремени, в седло и с места
взял в галоп. Небольшой свите не сразу удалось нагнать своего князя.
А вечером к маленькому отряду Хатажукова присоединился Алигоко Вши-
головый I! сделал он что не по своей ноле Алигот-паша, человек хотя и неумный,
но поднаторевший в низком искусстве интриг, обеспокоился пугающе неожидан-
ным отъездом князя-правителя и тут же приказал Вшиголовому:
— А ну, живо вдогонку! Возле него ты мне сейчас нужнее, чем возле меня.
Буду ждать твоего посыльного до утра. Понял? До утра!
* * *
Алигоко все понял. Он понимал и знал сейчас гораздо больше, чем любой
участник или свидетель последних событий.
Когда вчера днем Алигоко нашел в лесу двух только что пришедших в себя
уорков и увидел, как выползает из котловины облепленный прелой листвой и пе-
ремазанный сырой глиной паша, он не стал ни о чем расспрашивать, пока не ос-
мотрел местность по краям побоища. Его зоркие шакальи глазки сразу обнаружи-
ли, что отсюда уходят всего лишь два конских следа. Отпечатки подков одного из
коней были особенно отчетливыми на влажной земле. Значит, совсем новые под-
ковы. И точно такие, какими на днях перековали .княжеского вороного. Того са-
мого, что Шогенуков уступил, или, сказать точнее, на словах одолжил, а на деле —
шайтан его укуси! — подарил паше, чтоб ему, свинообразному, еще больше раз-
дуться и лопнуть!
Ощипанный сераскир неистово проклинал обидчиков, визжал, что тут была
целая шайка, но он запомнил двоих. А главаря он знает еще по Крыму и, кстати,
этот главарь, да покроет аллах его тело паршивой чесоткой, а его пальцы лишит
ногтей, бесстыдно заявил, будто дамасский клинок вернулся к настоящему хозяи-
ну. Вот тогда Алигоко вздрогнул и затрепетал душой — и от страха, и от жажды
мести, и от предчувствия крупной добычи.
Он понял: здесь Канболет Тузаров!
Кто еще, имея в помощниках лишь неопытного юнца, мог так легко разде-
латься с тремя заматерелыми в походах и сражениях мужчинами, всех обезору-
жить и ухитриться при этом никого не убить?! Шогенуков знал единственного в
Кабарде человека, способного на такой подвиг. А кто мог назвать себя хозяином
дамасской сабли, гордости нескольких поколений шогенуковского рода? Да все
тот же самый человек!
Итак, Тузаров здесь. И уж если он прогуливался по лесу пешком, значит,
обосновался где-то неподалеку, а может, и совсем рядом.
Не один уже год Вшиголовый оказывал сераскиру особого рода услуги, стал
для него необходимым человеком, однако о Тузарове ничего ему не сказал. Про-
сто промолчал. Так же, как и в тот день, когда увидел у Алигота родовой булатный
клинок Шогену-ковых. (Он только осторожненько выведал у приближенных сера-
скира, что сабля эта была отнята у некого Болета, преступного бахчисарайского
черкеса, сумевшего совершенно непостижимым образом бежать из заточения.)
Алигоко справедливо считал, что не везде уместно и не всегда выгодно об-
наруживать свою осведомленность в том или ином деле. Ставить капканы на тро-
пе Тузарова Алигоко намеревается сам, без помощи сераскира. Когда Тузаров пе-
рестанет застить князю Алигоко свет солнечный, тогда и сабля вернется к ее на-
стоящему владельцу — и совсем не к толстому паше. Наверное, золотишко и бога-
тые камешки Алигота тоже могут попасть в не столь дурные руки. Ну, а главное —
навек закроются глаза, видевшие жалкий позор Шогенукова, умолкнут уста, ос-
корблявшие его, а заветный панцирь, бесценный, чудодейственный панцирь
(должен он все-таки найтись!) наконец достанется Алигоко, будущему пши — пра-
вителю Кабарды!
Надо было начинать действовать. И действовать без промедления...
И Алигоко уже кое-что предпринял. Накануне вечером он послал четверых
своих людей вниз по течению Чегема «погостить» в каждом из хаблей, находя-
щихся на протяжении двух дней пешего пути. Теперь надо было дождаться их
возвращения. А пока первейшее дело Алигоко — это узнать намерения Хатажуко-
ва и сообщить о них сераскиру. Кстати, тайное доносительство, подленькое на-
шептывание на ухо давно уже стало главным делом Вшиголового — единствен-
ным занятием, которое было ему по душе и которым он научился владеть в со-
вершенстве.
Шогенуков считал теперь, что он один все знает, а потому и сила на его сто-
роне. Однако он не знал глав-лого, не знал, что маленький Хатажуков жив и здо-
ров и не сегодня-завтра может встретиться с отцом. Но если бы Шогенуков знал об
этом, то тут уж новое знание прибавило б ему не силы, а страха. Ведь тогда Вши-
головый легко бы предложил, что для Тузарова больше нет никаких тайн, уто-