Зато кости целые. Тогда я думать стал. Утром снова бить будут. Защищать никто
не будет. Никто не пойдет против таубия ради сироты и к тому же его собственно-
го, как это у кабардинцев называется? Да, пшитля. (У нас это ясакчи называется.)
Если не убьют, то покалечат, и опять на всю жизнь оставаться подневольным ско-
том... Нет, не хочу. Убежать и не отомстить — тоже не хочу. Кроме Акбаша, у меня
никого не было. Заполз я в джабоевскую башню. Темно. Масляный светильник
догорает. В очаге — угольки еще красные. Глаза привыкли — немного видеть стал.
Храпит Келеметов на топчане. От него кислой бузой воняет и потом. Нажрался
перед сном. Чаша с айраном возле него. Напился я. Нож свой вынул, постоял, по-
думал. Не смог убить. Спрятал нож. Голова у меня кругом пошла, и я упал прямо
на Джабоя. А он только хрюкнул, как донгуз (кабан), и не проснулся. Над очагом, смотрю, казан полный шурпы. Еще теплая была. Зачерпнул чашей и выпил. Со-
всем оживать стал. Хотел убить его — и опять не смог. Нет, я не боялся. Совсем
был смелым тогда. Наокреб сажи с камней, смешал ее с маслом из светильника и
Джабою всю морду вымазал. Потом взял его штаны, в казан с шурпой их бросил и
вышел во двор. Самое трудное было — коня оседлать и тихо, чтобы никто не про-
снулся, на дорогу его вывести. Очень ребра и спина у меня болели, как подпругу
сумел затянуть, даже сам не знаю. А потом скакал. Вижу — конь сейчас подыхать
начнет, тогда я медленно поехал, на шаг перешел. Потом слез я с коня, оставил
его. К Емузу уже сам пришел. Хотя и говорят кабардинцы: «На чужой лошади
сколько хочешь скачи — не набьешь себе задницы», — а мучить животных нехо-
рошо. Не по-человечески это.
Куанч закончил свой рассказ и, смущенно нахлобучив шапку почти на гла-
за, посмотрел в сторону Канболета: интересно, что он скажет?
— Жалко, — сказал Канболет.
— Чего жалко? — удивился Куанч. — Келеметова или его штаны?
Тузаров горестно вздохнул:
— Шурпу жалко.
Куанч с удовольствием расхохотался:
— Ух, ладно! Ох, и хорошо! До чего, клянусь, хороший ты человек, Канбо-
лет!
— Ну вот что, «ладно-хорошо», — пряча улыбку в усах, нарочито строгим
тоном сказал Емуз. — Эта наша взбалмошная девчонка дошла искать такую же
взбалмошную, как она сама, козу, которая опять удрала в лес. Пойди, парень, по-
ищи ее, а то она что-то долго не возвращается. Опять, наверное, разглядывает
гнездо с птенцами или цветочки собирает. Пусть идет домой — хоть с козой, хоть
без козы. Темнеет уже.
— Это мы быстро! — весело крикнул Куанч и выбежал во двор.
Его окликнула Нальжан, возившаяся под навесом с только что зарезанной
курицей.
— Эй, дружок! Ты знаешь, племянница моя...
— Знаю, знаю! — перебил Куанч. — Бегу ее звать домой. А где Бати?
— Повел коней на водопой...
— Ну ладно! Я уже побежал!
* * *
Сана оказалась совсем не так уж далеко: Куанч встретил ее в той части леса,
которая примыкала к селеньицу со стороны горного склона. Девушка медленно
брела по едва заметной тропке, прижимая к груди крошечного зайчонка и ти-
хонько напевая какую-то детскую песенку. Следом за ней с несколько озадачен-
ным видом шла коза, видимо, удивленная тем, что к ней не применяют никаких
мер принуждения.
— Эй, красавица! — окликнул ее Куанч. — Ты долго охотилась за этим зве-
рем? А гостей на ужин из жареной дичи позвала?
— Глупый ты парень, Куанч! Разве можно так шутить? А если зайчик все
понимает и умрет от страха — на чьей совести тогда будет его гибель?
Вдруг лицо Куанча, на котором только что гуляла добродушнейшая улыбка,
будто окаменело:
— Постой! Ты слышишь?
Со стороны моста, находившегося между хаблем и домом Емуза, донесся
чей-то отчаянный вопль, звуки выстрелов, возбужденное конское ржание.
— Ох, боюсь, как бы и вправду чья-то гибель не оказалась на моей совести!
— простонал Куанч и стремглав бросился бежать к мосту.
По пути он нагнал толпу вооруженных чем попало емузовских односельчан,
бегущих на место происшествия.
— На Емуза нашего нападение! — раздался чей-то крик.
— Скорей, вот они!
— Мост зажгли, проклятые!
Куанч увидел три распростертых на некотором расстоянии друг от друга не-
подвижных тела — в ближнем он узнал Емуза. Увидел еще четырех всадников.
Двое, поддерживая с боков третьего, голова у которого бессильно болталась, были
уже на противоположном берегу и скакали вверх по дороге. А четвертый замеш-
кался на этой стороне — лошадь его заупрямилась, никак не хотела прыгать через
огонь, загоревшийся на том конце моста от факела, брошенного на бревенчатый
настил.
Чье-то тяжелое копье пролетело над головой Куанча — из-за его спины — и
с хрустом вонзилось между ребрами лошади: она тотчас рухнула наземь вместе со
своим седоком. Куанч прыгнул на поднимавшегося с земли человека и с яростной
силой вонзил ему кинжал в горло. С чувством изумления и мстительного злорад-
ства узнал он в убитом одного из верных келеметовских прислужников, чьи па-
лочные удары он так недавно вспоминал.
Поднявшись на ноги, Куанч отступил назад и чуть не споткнулся, задев пят-
кой лежавший рядом с лошадью панцирь, которому, как он знал со слов Кубати,
не было цены. Так вот за чем явились сюда незваные гости! Но где же Канболет и
Кубати? А Емуз, он здесь... Вот лежит... Юноша склонился над человеком, кото-
рый стал для него почти родным. Лицо Емуза и мертвым оставалось таким же
спокойным и строгим, как в жизни.
Куанч поднял голову. Сгрудившиеся вокруг него люди смотрели сейчас не
на Емуза, а в сторону дома. Перевел туда взгляд и Куанч. Размеренной, величавой
походкой к ним приближалась со страшной ношей на руках сестра кузнеца. Тело
Канболета сейчас казалось совсем небольшим, и женщина, высокая и сильная,
будто и не ощущала его тяжести. В груди Тузарова торчала чуть пониже левой
ключицы длинная стрела.
Нальжан остановилась возле Емуза.
— Твой гость, Псатын! — сказала она неестественно бодрым голосом. — Ты
защищал его до конца.
— Скажи, хозяйка, — хрипло проговорил Куанч. — А наш Бати... Он что...
Нальжан показала взглядом на тот берег:
— Увезли. Связанного. Здесь был Алигоко Вшиголовый. Подохнуть бы ему
смертью мучительной...
Подошла в это время, еле держась на подгибающихся ногах, Сана. Увидела
отца, которого мужчины только что положили на древки копий и подняли на уро-
вень плеч. Девушка зажала рот ладонью — другой рукой она придерживала на
груди зайчонка — и бессильно опустилась на колени. Глазами раненой косули по-
смотрела на обожаемую тетку, а у Нальжан во взоре — и мужественная скорбь, и
стойкая суровая сила: не принято у адыгов причитать и убиваться по витязям, ге-
ройски павшим в бою.
Хотели крестьянские парни взять у Нальжан из рук загадочного емузовско-
го гостя — Канболета Тузарова, но она не дала:
— Сама донесу!
С тем, что сейчас не стоит возвращаться в дом, а лучше двум осиротевшим
женщинам воспользоваться гостеприимством любой семьи в селении, Нальжан
согласилась.
Куанч тряхнул головой, будто очнувшись от глубокого сна, и решительно
заявил:
— Я должен догнать убийцу. Пойду.
— Куда? — спросили у него. — Мост горит.
Куанч молча поднял панцирь и подошел к мосту.
— Постой, парень, опомнись!
Он никого не слушал. Сунув голову в нижний проем панциря он слегка на-
гнулся и вслепую кинулся через огонь. И реку с шумом обрушилось несколько
пылающих бревен. Куанча больше не было видно.