постоянно озираться по сторонам, опасливо вслушиваться во всякие — подозри-
тельные будто — звуки.
А мир, каким он сейчас выглядел, совсем, казалось, даже не был способен
таить в себе что-либо угрожающее. В это доброе летнее утро мир словно народил-
ся заново на радость и зверю, и птице, и человеку, и всякой сущей на земле твари.
Под прозрачно-лазурным куполом неба сегодня легко и свободно дышала густая и
сочная зелень лесов и лугов, неправдоподобно чисты и приветливы были горные
потоки, даже камни и скалистые утесы, облитые яркой щедростью солнечного
света, выглядели почти живыми созданиями природы. Хотелось доверчиво
прильнуть к ближайшему валуну и погладить ладонями по его теплой шершавой
коже. Хотелось уткнуться лицом в пахучую траву и замереть на несколько мгнове-
ний, плотно смежив веки. Хотелось разуться и бесцельно бродить по колено в реке
до тех пор, пока ноги не онемели бы и не потеряли чувствительность к холоду та-
лой ледниковой воды.
Так воспринимал сегодняшний мир Кубати, которому вообще-то следовало
бы побольше думать о превратностях судьбы, помнить о колодке на ноге и цепи на
запястье, а не поддаваться очарованию красоты земной. Сейчас он реже размыш-
лял о Канболете, чаще в его мыслях и сердце появлялась Сана. Не слишком силь-
но занимала его и загадка, связанная с появлением панциря. Он решил ее еще
вчера и теперь был спокоен. Ясно, что Канболета пока нет поблизости. Ведь он
легко бы справился и один с этой жалкой шайкой, где некоторую опасность пред-
ставляет лишь туповатый Зариф. Поблизости от панциря кто-то другой, тянет
время, выжидает...
Когда все собрались в дорогу и взгромоздили Кубати на коня, снова, как и в
прошлый раз, с вершины скалы донесся мелодичный звон...
Крик вырвался сразу из нескольких глоток — изумленные восклицания,
проклятия, татарские ругательства, воззвания к аллаху. Один Кубати помалкивал.
В его глазах — спокойная понимающая улыбка. Не без некоторого страха перехва-
тил полунасмешливый взгляд этих глаз Шогенуков. Алигот-паша тоже посмотрел
на пленного юношу, промычал что-то требовательно-вопросительное и вдруг
умолк, будто ему внезапно приоткрылась завеса над некой жуткой тайной.
Джабоя нигде не было видно — забился, наверное, в чащу кустарника и ле-
жит там ни жив ни мертв. А Зариф уже карабкался вверх по склону. Теперь он
благоразумно держался у самого края глинистой осыпи, где камнепад, подобный
вчерашнему, вряд ли мог его задеть. Как завороженный смотрел он на такой сей-
час близкий панцирь: бора маиса ослепительно сверкала в солнечных лучах. Еще
две-три сажени и... сверху обрушилась небольшая лавина камней, но прогрохота-
ла мимо. Зариф с новой силой ринулся — уже на четвереньках — к верхнему усту-
пу обрывистого склона. Сейчас он напоминал злющего пса, который с неутоми-
мым упорством вновь и вновь бросается на дубинку, бьющую его по морде. Оста-
валось сделать еще один, последний рывок, но тут из кустов сверху вылетел не-
большой булыжник и глухо стукнулся о голову Зарифа. Неустрашимый уорк оп-
рокинулся навзничь и сначала медленно, а потом все быстрее поехал вниз по
склону. Вот он раз-другой перевернулся со спины на живот и оказался на берегу
речки ногами на суше, а головой в воде. Его шапка быстро поплыла вниз по тече-
нию. Зариф очнулся достаточно вовремя, чтобы не захлебнуться. Сел, ощупал на
темени шишку (совсем рядом с прежней раной), погрозил кулаком вверх.
— Вот этим железом клянусь, — он потряс саблей, которую с самого начала
сжимал в руке, — клянусь этим железом, ты от меня не уйдешь! — и побежал ло-
вить свою шапку.
Панцирь медленно наклонился назад и будто бы упал с камня, на котором
стоял. Снова исчез.
На берегу Бедыка воцарилось всеобщее отупелое молчание его нарушил
вырвавшийся из зарослей колючей облепихи Келеметов.
— Уходить надо! — закричал он заячьим голосом. — Что шурпы мне век не
нюхать, скорей надо отсюда... скорей, чего ждем?
Молодой чабан, сидевший на корточках и прятавшийся за одним из привя-
занных к дереву баранов, громко всхлипывал, трясясь всем телом.
— Ал-лах ак... ак... ба... бар! — заикаясь, пробормотал Алигот-паша.
Шогенуков, о чем-то напряженно, закусив губу, думавший, обернулся к
Джабою и крикнул:
— Умолкни, ты, выпавший из-под хвоста свиньи! Джабой продолжал о чем-
то верещать, подпрыгивая на месте и хлопая себя по ляжкам.
Алигот-паша выхватил тяжелый пистоль и выстрелил поверх головы Джа-
боя. Тот в ужасе заткнул уши, захлопнул рот и сел на землю.
Шакальи глазки Алигоко сверкнули неожиданной решимостью — наважде-
ние, навеянное панцирем, оказалось сильнее страха.
— Надо залезть наверх и там ждать, — сказал он тихо, сквозь зубы, сераски-
ру. — И даже переночевать...
Алигот одобрительно кивнул головой:
— Хоп! Ты правильно говоришь. Вот и полезешь сам. Вместе с этим дура-
ком, — он показал пальцем на Зарифа.
— И полезу! Только ты, сиятельный, тоже последи за пленником. На этого,
как ты остроумно заметил, бараньего таубия надежды мало. Здесь только мы с то-
бой мужчины.
— Опять правильно говоришь, — согласился паша. — Я послежу.
С лошадей сняли поклажу, снова развели огонь и набрали в котел воды. Но-
вого барашка резать не стали — еще от вчерашнего осталась добрая половина ту-
ши. После отдыха и обильной еды Зариф почувствовал себя готовым к новому
подвигу.
Бледный, но внешне спокойный Шогенуков переехал на закорках у Зарифа
речку и начал первым подниматься в гору. Уорк еще вернулся за парой бурок и
теперь, фыркая и отдуваясь, как лошадь, догонял своего господина.
Они без всяких происшествий одолели крутой подъем, медленно, с опаской
вылезли на гребень и долго вглядывались в чащу кустарника. Потом обернулись,
посмотрели вниз. Вшиголовый махнул рукой сераскиру и, мягко ступая, пошел
вглубь подлеска.
Алигот-паша, Джабой, чабан и Кубати провожали князя с уорком взгляда-
ми, пока охотники за таинственным панцирем не скрылись из виду.
Алигот шумно вздохнул, посмотрел задумчиво нз Джабоя — так смотрит
объевшийся кот на полузадушенную мышь: съесть ее сейчас или немного пого-
дя?..
Келеметов съежился.
— Свяжи этому парню руки и давай его эта... сюда, ко мне поближе вместе с
его драным войлоком.
Таубий с готовностью исполнил приказание.
— Буду эта... говорить с тобой, — снисходительно заявил Алигот-паша юно-
ше.
— О, аллах! Дай превратиться мне в одно сплошное внимательное ухо! —
благостным тоном произнес Кубати.
— Постой! — раздраженно махнул пухлой рукой Алигот. — Мне не только
твое ухо... Эта... язык тоже надо. Чтоб отвечал, когда спрошу.
— И отвечу, — с готовностью закивал головой Кубати, затем добавил сми-
ренно: — Коли будет на то воля аллаха.
— Опять за свои эти... как их... — Алигот досадливо поморщился. — Скажи
лучше, чей ты все-таки сын?
— Я сын своего отца, а мой отец такой же правоверный мусульманин, как и
ты, сиятельный паша.
— А имя у тебя есть, сын своего отца?
— А разве гостю, который еще и трех дней не ел шуг-пасту своего бысыма,
намекают о том, что хотят узнать его имя?
— Ты увертлив, как форель, которую пытаются поймать голыми руками. Да
неужто ты считаешь себя моим гостем, нахал?
— Все мы гости на этой земле, — уклончиво ответил Кубати и притворно
вздохнул.
— Ладно, хватит болтать всякую чепуху. Ты скажешь, где мои драгоценно-
сти? Ты скажешь, что это за шайтанский панцирь? По глазам вижу — знаешь!
Ведь такому доспеху цены нет? Э? Ведь недаром Алигоко взвыл, как шакал, едва