шие дозорные отряды Кургоко Хатажукова рыщут сейчас по верхним (северным)
пределам Большой Кабарды. Путешествие через недружелюбные адыгские земли
тоже не сулит ничего хорошего. До безопасного правобережья Псыжа — того мес-
та, где река эта становится уже полноводной и течет с восхода на закат, надо было
одолен, еще гри или четыре дневных перехода.
* * *
Кубати проснулся, когда небо стало едва светлеть, а звезды уже потускнели
и не мигали больше острыми своими лучиками. Кто-то, развязывая руки Кубати,
прерывисто и хрипло дышал ему прямо в лицо.
— Тс-с-с! Лежи тихо. прошептал еле слышный шепот. — Это я, Куанч.
— Хорошо, ладно, — чуть дыша и боясь рассмеяться, ответил Кубати. — А
Канболет где?
— Молчи. Потом. А что, что у тебя на ноге?
Вдруг громко шикнула цепь. Зариф, лежавший рядом, вскочил, как конь,
обожженный ударом хлыста: опытный хищник всегда просыпается мгновенно и с
ясной головой. Правда, не всегда с глупейшими вопросами в голове, как это было
в случае с Зарифом.
— Эй! Ты зачем так делаешь? Кто тебя просил?! — ревел громила-уорк,
сгребая в охапку и подминая под себя худенького Куанча.
Куанч издал вопль отчаяния и боли, но все же изловчился вытащить писто-
лет из-за пояса Зарифа и нажать на спуск. Повернуть руку, как надо, он не смог и
пуля ушла в землю. От криков и грохота выстрела повскакивали насмерть перепу-
ганные сераскир и князь. Они еще раздумывали, стоит ли броситься на помощь
Зарифу или это им дороже обойдется, но тот успел обойтись собственными мед-
вежьими силами. Видя, что Кубати сейчас подкатится к нему и лягнет ногой в ко-
лодке, а руки — страшные его руки — вот-вот освободятся от ремней, Зариф оглу-
шил неожиданного гостя ударом кулака по голове и, не мешкая, навалился на Ку-
бати. Довольно урча от сладостного упоения дракой, он в два счета скрутил парню
руки, а заодно и ноги. После, уже не торопясь, он спеленал и бесчувственного Ку-
анча.
— У такого волкодава, как Зариф, — уорк гордо стукнул себя кулаком в
грудь, — ни один ягненок не пропадет! Клянусь вот этим желе...
— Прикуси язык, волкодав, — зашипел Алигот-паша. — Сколько ты шуму
наделал! Только и умеешь бахвалиться. Забыл, как у такого пса, как ты, не ягне-
нок, а сераскир Алигот-паша все равно что пропал! Еще и пасть раскрывает, шай-
таном ушибленный! Меня и убить могли у тебя на глазах. Уж ты бы нисколько не
помешал, помет ослиный! — паша разошелся не на шутку. — После ты еще мне
ответишь и за потерянные камни, и за унижение, и за все беспокойства...
Надо все-таки отдать должное Алиготу-паше. Важный сановник испытал
столько тревог, был на волоске от гибели, потерял великолепные драгоценности,
однако проявил после этого гораздо больше кротости и терпения, чем это можно
было ожидать от знатного крымского мурзы, попавшего в такие передряги. Он
даже плетью никого не ударил, он не трогал Зарифа, пока тот не вызвал его раз-
дражения глупыми своими высказываниями. Он не только не убил на месте, но и
не стал истязать Кубати, что вообще следует поставить ему в огромную заслугу!
Объяснять все это одними лишь его страхами и неуверенностью было бы, конеч-
но, недостаточно. Бедняга Зариф, естественно, не понимал таких тонкостей. Он
тоже не мог бесконечно сносить грубости — благородный как-никак! — и в непо-
воротливой его душе начинало прорастать семя недовольства и обиды. А тут еще и
князь злобно выплюнул сквозь зубы:
— Скройся с глаз, гадюка!
Зариф скрылся с глаз, но про себя мстительно подумал: «Смотри, как бы те-
бя эта гадюка не ужалила когда-нибудь!»
Алигот-паша и пши Алигоко не успели еще обменяться и двумя словами,
как услышали со стороны тропы топот множества конских копыт, а в чаще под-
леска — и справа, и слева, и спереди — осторожный шорох раздвигаемых ветвей.
Вот где она, погибель! Вот чего добился волкодав Зариф своим проклятым шу-
мом!
— Эй! Тут их всего трое или четверо! — крикнул кто-то невидимый в не-
скольких шагах от них... Крикнул... по-татарски, с чисто крымским выговором.
— Пусть сами выходят! — ответил со стороны тропы чей-то начальственный
голос.
— Эй! — прозвучал прежний голос. — Лучше сами выходите, а то...
— А кто вы такие? — громко спросил Алигот-паша, пытаясь за строгостью
тона скрыть боязнь обмануться в радостном предчувствии.
— Ханские джигиты. И нас тут очень... — голос предводителя осекся. — О,
аллах, правду ли говорят мои уши? Если правду, то мои недостойные глаза будут
иметь счастье узреть сиятельного Алигота-пашу?
— Ты не ошибся, воин! — возликовал сераскир. — Давай скорей сюда своих
олухов — тут у нас еще лежат связанные пленники!
Надежда, которая все эти дни ярко светила молодому Хатажукову, теперь
стала медленно гаснуть, как блекнут и растворяются звезды и бездонной глубине
рассветного неба.
Лежащий рядом Куанч застонал и очнулся.
Сквозь заросли хлынула к стоянке целая орда вооруженных до зубов крым-
цев.
* * *
В Сунджук-Кале Кубати сподобился чести узреть луноподобный лик самого
Каплан-Гирея, только в этом году взошедшего на престол...
Известие о гибели алиготовской сотни быстро дошло до хана, и он, находясь
в это время на кавказском берегу, приказал в кратчайший срок найти и доставить
к нему сераскира вместе... «с тем самым пши».
У Алигота всю дорогу стучали зубы, темнело в глазах, его постоянно мучила
неприятная болезнь живота — такое было бы с каждым, кого срочно вызвали бы к
подножию трона! Однако, против ожидания, хан встретил оскандалившегося бас-
кака довольно милостиво. Алигота не удавили шелковым шнурком, не посадили в
клоповник и даже не послали присматривать за работами по очистке бахчисарай-
ских нужников. Хан оказался настолько великодушным, что лишь собственной
священной рукой три раза стегнул камчой распростершегося у его ног пашу — и
делу конец. Донельзя счастливому Алиготу, оставленному при своем бунчуке, вы-
сочайше затем позволили облобызать сапог властелина. О подобной награде
трудно было и мечтать!
Еще больше повезло Шогенукову: рассказ о вероломстве князя — правителя
Кабарды хан решил услышать из уст «главного свидетеля».
Теперь Алигот и Алигоко поняли, что резня на берегу Баксана состоялась
как нельзя кстати. И тут Шогенукова осенило: он не промахнется, если скажет
сейчас, что сын князя Кургоко у него в руках и что он, скромный пши осмеливает-
ся просить луноподобного («Солнцеподобным» был турецкий султан) принять в
виде пустячного подарка этого юношу, редкостного по красоте и наделенного не-
бывалой силой.
Да, Шогенуков не промахнулся. Хан соизволил выразить интерес к наслед-
нику пши Кургоко и повелел привести Кубати. Шогенуков бросился выполнять
монаршую волю самолично. При выходе из большой, украшенной со сказочной
роскошью, каюты (дело было на корабле, на котором хан собирался отплыть под
утро к берегам Крыма) он наткнулся взглядом на выпученные от изумления глаза
Алигота-паши. Глаза эти не сулили ничего хорошего в будущем: как посмел Вши-
головый скрыть от сераскира имя такого пленника! «Ладно, ладно, пучеглазый! —
подумал Алигоко. — Потом как-нибудь договоримся».
И вот очень скоро Кубати, которого в считанные мгновения успели обрядить в но-
вую черкеску, обуть в новые тляхстены (по всем правилам их влажными натянули
на ноги, как чулки), Кубати, которому быстро побрили голову и подобрали на нее
красивую шапку, взамен окровавленной и грязной, Кубати, которого ни о чем не