счастливой, и потому она чувствовала себя виноватой перед «бедной девчушкой»
и снова, как это бывало и раньше, старалась носить на лице маску излишне суро-
вой невозмутимости. А пока и Нальжан и Сана ложились спать и вставали утром с
одной и той же мечтой: вот прогрохочет по жердевому настилу моста дюжина
конских копыт, и еще издали узнают они и гордого Канболета, и могучего юношу
Кубати, и веселого, доброго Куанча...
И вот, гораздо раньше, чем они ожидали, прогрохотала — не дюжина, а, на-
верное, дюжина дюжин подкованных копыт по настилу моста и еще издали они
узнали в одном из всадников Джабаги из Казанокея... Все остальные были незна-
комые.
Сам по себе Джабаги был бы, разумеется, приятным и желанным гостем, но
сегодня он сопровождал лицо более важное — Кургоко Хатажукова. С молодой хо-
зяйкой дома и ее юной племянницей князь-правитель беседовал мягко и привет-
ливо, но лишь закончил разговор, помрачнел снова.
Весть о новом разбое предателя Шогенукова, о похищении Кубати — уже
почти обретенного сына — дошла, конечно, до Кургоко, но позже, чем до самого
последнего пшитля Кабарды. Дело в том, что больший князь ездил в это время в
Терский городок — бревенчатый оплот русской державы в устье Тэрча. Он расска-
зал тамошнему воеводе о стычке с ханским сераскиром и просил поддержки на
случай неизбежной теперь войны с крымцами. Однако союзники до сих пор еще
переживали последствия недавнего бунта стрельцов и солдат в Астрахани. Просил
Кургоко русских фузей и пищалей, огнестрельного зелья и хотя бы одну пушку, но
и в этом ему было отказано. Воевода пытался утешить кабардинского князя тем,
что подарил ему шубу и шапку на куньем меху.
Понял Кургоко: рассчитывать придется только на себя. Уже в Малой, а за-
тем и в Большой Кабарде встречался с некоторыми князьями, разговаривал с ни-
ми необычно строго, убеждал забыть хотя бы на время их вечные дрязги. Кажется,
удалось преуспеть в этом. Джабаги — «молодой старейшина» — немалую помощь
оказал. Умеет он сказать нужное слово в самый нужный момент. Боятся и уорки и
князья именитые острого казаноковского языка.
Теперь вот приехал Кургоко к дому бедного Емуза уже наконец по своим
делам — семейным. Узнать хотел подробности о разбойном нападении, прежде
чем двинуться с небольшим отрядом к северо-западным пределам Кабарды. Мо-
жет быть, удастся там что-нибудь выяснить, а даст аллах, так и предпринять…
Солнце клонилось к закату. Правый склон ущелья — здесь он весь день бы-
вает в тени — на короткое время ожил под теплым золотисто-оранжевым светом,
затем быстро потускнел и снова — уже одновременно с левым склоном — оделся
тенью, только теперь не дневной, а сумрачной, которая размывает очертания де-
ревьев с их кружевными контурами кудрявых крон, сглаживает причудливую вы-
чурность скалистых утесов и до утра гасит яркое многоцветье всей земли. На пока
еще светло-сером, а там где недавно зашло солнце розоватом, небе начали робко
пробуждаться к жизни едва заметные звездочки. Травы к вечеру стали пахнуть так
одуряюще свежо и сильно, словно это был последний вечер их полнокровной
жизни. Ворчащий говор реки зазвучал громче, увереннее, а близость ее стала чув-
ствоваться всей кожей. Чуть повыше емузовского дома на полянку осторожно вы-
шел табунчик диких кабанов. Но вот крупная свиноматка, первой учуяв запах
множества двуногих и четвероногих чуждых ей тварей, громко фыркнула и снова
скрылась в лесной чаще, увлекая за собой всю свою стаю....
В наступившей темноте все ярче разгорались костры, разведенные людьми
Хатажукова. Сам он, озабоченный и угрюмый, сидел в хачеше и протягивал к оча-
гу холодные руки. Последние дни князя все время знобило, на лбу то и дело вы-
ступал холодный пот.
На правах друга осиротевшего дома Джабаги взялся за исполнение обязан-
ностей хозяина. Несколько мужчин и молодых парней из селения с готовностью
стали помогать ему и Нальжан, хлопотавшей под навесом кухни.
Сана двигалась как во сне. Руки ее и ноги жили, казалось, совсем отдельной,
самостоятельной жизнью. Когда она увидела князя, в ее душе закачалось что-то и
рухнуло. Девушка опять, как и в день гибели отца, почувствовала себя повзрос-
левшей сразу на несколько лет. Вид князя вызвал в ней непонятный страх. Нет,
она не человека этого испугалась, а чего-то другого, более страшного и тесно с
ним, с отцом Кубати, связанного. Сначала она действительно не поняла, что с ней
творится, а сейчас вот все ей стало яснее ясного. И Сана решила: вернется Кубати
или нет, а она его не должна больше видеть. Так будет лучше.
Но что случилось с ее теткой? Нальжан широко раскрытыми глазами уста-
вилась поверх головы Саны в глубину двора и вдруг побледнела, пошатнулась и
чуть не села в таз с неостывшей пастой. Сана обернулась: к ним шел своей легкой,
на первый взгляд неторопливой, а на самом деле быстрой поступью... Канболет.
За ним почти вприпрыжку — плутовато ухмыляющийся Куанч. Теперь и Сана по-
бледнела, а затем залилась краской. Но где же Кубати? Этот же вопрос, но только
вслух задала Нальжан.
— Здесь он, неподалеку, — зачем-то шепотом ответил Канболет. — Не бес-
покойтесь, все хорошо. — Кивнул головой в сторону хачеша, спросил:
— Сидит, а?
— Сидит. Пойдешь к нему?
— Да.
— А как же мальчика нашел?
— Он сам нашелся. Этот мальчик еще всем покажет. Правда, красавица? —
спросил он Сану.
Вконец смущенная девушка закрыла лицо ладонями и побежала в сад.
— Передай поклон Семи Братьям, — ласково прогудел ей вслед Кубати. На-
строение у него сейчас было бесшабашно-игривое, как у легкомысленного юнца.
— Нальжа-а-ан! — раздался сбоку жалобный голос — А что, Куанч не чело-
век, что ли? Вот не буду тебе ничего рассказывать!
— Ах ты, мой хороший! — она ласково тряхнула его за плечо, и Куанч едва
устоял на ногах. — Да глаз ты моих отрада! Ведь если бы вместо тебя сейчас тут
стоял Кубати, я бы только о тебе и спрашивала.
— Ладно! — расплылся в счастливой улыбке Куанч. — Все буду тебе расска-
зывать.
— Мы с тобой, дружище Эммечь, тоже поговорим. Только попозже. — На
губах Канболета промелькнула чуть виноватая застенчивая улыбка. — Пойду я.
— Иди, иди, сын Тузарова. А я здесь буду, — в голосе Нальжан прозвучали
решительные нотки.
Канболет перешагнул порог гостевой комнаты и остановился у входа.
— Гупмахо апши! (каб. – Да будет счастье доброй компании!) — попривет-
ствовал он собравшихся, стараясь не слишком громыхать своим басом.
Кургоко чуть вздрогнул, рука его непроизвольно потянулась к чаше, кото-
рую он сразу же подал Джабаги, а тот в свою очередь протянул ее Тузарову. Кан-
болет выпил пряную махсыму, подождал, пока «кравчий» наполнил чашу снова, и
с поклоном вернул ее Казанокову. От Казанокова она пошла по назначению
дальше, и круг замкнулся на тхамаде — старшем, затем воцарилось напряженное
молчание. Князь вперил свой тяжелый, исподлобья взгляд прямо в глаза Канбо-
лета. Тузаров спокойно, без вызова этот взгляд выдержал. Джабаги не без некото-
рого волнения (впрочем, тщательно скрываемого) посматривал то на Хатажукова,
то на Тузарова. Сейчас Джабаги подумывал, не нарушить ли молчание первому и
не назвать ли имя нового гостя. И то и другое, конечно, против обычая, но Каза-
нокову приходилось порой отступать и от более неукоснительных правил: бывали
такие случаи, когда интересы дела оказывались поважнее, чем соблюдение каких-
то тонкостей из адыге хабзе.