Но вот Кургоко сам вывел Джабаги из трудного положения:
— Таким, значит, стал сын Каральби... — Ни Джабаги, ни Канболет никак не
ожидали, что князь сам узнает (или угадает), с кем имеет дело. — А видел я тебя
совсем мальчишкой еще. Какое слово у тебя есть ко мне? Я готов выслушать.
Только не стой там в дверях, садись.
— Прежде чем сесть, — начал Канболет, — я скажу то, что тебя, светлый
князь, сейчас больше всего интересует: сын твой жив, не ранен, свободен. И он так
близко, что может легко услышать мой зов.
Джабаги заметил, как у князя перехватило дыхание. Кургоко чуть торопли-
вей, чем следовало, взял чашу и отхлебнул из нее.
— Ну, твой голос, Тузаров, можно услышать и с границ Малой Кабарды.
Все, кроме Канболета и самого князя, сдержанно рассмеялись.
— Давно я не был у этих границ, — сказал Канболет нарочито равнодушным
тоном.
— Хочешь услышать от Хатажукова, считает ли он тебя виноватым в том,
что ты давно не бывал на родном берегу?
Канболет молчал.
— Скажу тебе прямо: я верю, что не ты был зачинщиком. Верю, что раньше
погиб твой отец, а уже после — мой брат Мухамед. Но мне очень трудно поверить в
то, что Мухамед, каким бы он не был необузданным, убил Исмаила.
— Это видел Кубати. Он подтвердит.
— Мне хотелось бы услышать подтверждение и от... Шогенукова.
— Примешь ли, светлый князь, мою клятву, что я приведу тебе этого преда-
теля на аркане, если только он не потеряет свою вшивую голову до встречи со
мной? Ведь, в сущности, смерть твоих братьев и моего отца — на его совести.
— Да... подстрекательство опаснее клинка и пули... И еще скажу тебе, смело
смотрящему в глаза старших: мое доверие или недоверие, мои добрые чувства или
недобрые, пока я до конца не разберусь в этой истории, не будут руководить мои-
ми поступками, — и, обращаясь вполголоса к Джабаги, — хорош я был бы сейчас,
подавая пример любителям искать шерсть в яйце... Это накануне татарского набе-
га...
Джабаги сверкнул радостной белозубой улыбкой:
— Хочешь сказать, чтоб аталык позвал своего кана?
— Считай, что сказал.
Канболет вышел на порог и крикнул:
— Кубати-и!
Лошади на дворе вздрогнули, а где-то в темноте, со стороны моста, послы-
шался дробный цокот копыт.
Тузаров, не останавливаясь теперь у двери, вошел снова в хачеш, прибли-
зился к самому очагу и сел на место, предложенное ему еще в начале встречи с
Кургоко.
И снова стало тихо. Только на этот раз молчание было не таким, как во вре-
мя первого появления Канболета. Все замерли в ожидании события, которое все
еще казалось несбыточным.
У входа раздались звуки быстрых шагов, и в дверном проеме возник юноша.
Его большие черные глаза, по-взрослому умные, но и по-детски доверчивые, об-
вели взглядом всех присутствующих и остановились на Хатажукове.
Князь встал из-за своего столика-трехножки:
— Подойди-ка поближе, маленький мальчик.
Кубати подошел. Он был ростом с отца. Хатажуков положил руку на плечо
сына и, обратившись к Тузарову, спросил:
— Надеюсь, без подмены? — тут впервые улыбка озарила хмурое лицо кня-
зя.
Кубати ткнулся лбом в отцовскую грудь. Кургоко провел ладонью по его за-
тылку:
— Ну иди, постой возле аталыка. Ты пока еще не у себя дома, — он сел по-
удобнее на скамью и громко сказал:
— Будем делать все, как полагается по нашим обычаям. Аталык сам доста-
вит своего кана в отчий дом. Устроим праздник. На восходе луны я уезжаю. А ты,
мой брат Джабаги, останься. Подождите один день, а на следующий трогайтесь в
путь вместе с Тузаровым и его воспитанником. А сейчас пейте да слушайте повни-
мательнее Каральбиева сына, который не откажется, наверное, рассказать нам о
последних событиях.
* * *
...Кубати придерживал стремя, когда отец садился на коня. Хатажукову за-
хотелось услышать хоть несколько слов от сына.
— Скажи мне, маленький мальчик, — тихо спросил он, — ты, может быть,
понял там из разных разговоров, когда крымцы думают начать набег?
Кубати ответил деловито, без колебаний:
— Как только наши земледельцы закончат жатву.
Хатажуков понимающе кивнул головой и, кажется, хотел сказать что-то
еще, но тут подошел Канболет с панцирем в руках:
— Это, мой уважаемый князь, тот самый... Бесценный и злополучный. —
Панцирь и в лунном свете сиял загадочно и маняще, мягко искрился голубыми
отблесками.
— Тот самый? Понятно теперь: от такого булата заболит голова у кого угод-
но. Даже если она и не покрыта паршой, как у моего приятеля Алигоко.
— А я буду рад от него избавиться, Кургоко. Возьми наконец эту бору маису
и сделай так, как вы еще с моим отцом договаривались. Пусть панцирь достанется
победителю на праздничных игрищах.
— Тогда он все равно достанется тебе, — усмехнулся Кургоко.
— Нет. Его получит наш мальчик. А я и участвовать в состязаниях не буду.
— Если ты еще слаб после ранения, мы можем устроить игрища попозже.
— Да воздастся тебе за твою справедливость, светлый князь, но я не по сла-
бости отказываюсь состязаться.
— А почему же?
— Я хочу, чтобы панцирем владел этот — отойди-ка в сторонку, кан, не слу-
шай — этот замечательный юноша. Если бы панцирь считался моим, я бы все рав-
но надел бы его на Кубати в день возвращения парня в отчий дом... — Канболет
вложил панцирь в кожаный нед и приторочил к седлу Хатажукова. — Больше ни-
кому не могу доверить. У-ух! Избавился.
— Ты не алчен и не завистлив... — медленно проговорил князь.
— Отец мой был таким... Счастливой дороги, добрый Кургоко!
— Жду вас, как договорились.
Хатажуков уехал, оставив из своей свиты десятка полтора всадников для
почетного сопровождения в послезавтрашней поездке Джабаги, Канболета и Ку-
бати.
* * *
В углу сада, возле емузовской кузни сидел под опрокинутой плетеной кор-
зиной-сапеткой заметно повзрослевший зайчонок и с увлечением похрустывал
свежесрезанной травкой. Кубати пришел сюда еще до рассвета и терпеливо под-
жидал Сану.
Солнце уже взошло и успело не только подняться над лесистой кромкой ко-
согора по ту сторону долины, но и выпить на этой освещенной стороне обильную
росу. Скоро послышался стрекот кузнечиков, а над венчиками луговых цветов за-
жужжали хлопотливые пчелы.
Девушка все не появлялась.
«Она обязательно должна прийти, — уговаривал себя парень. — Не может
ведь забыть про своего... зайца! — Кубати подсунул руку под сапетку и осторожно
дотронулся до пушистого зверька. — Уо-о, братишка! В один день и в один час
взяли нас с тобой в плен. И почему я не оказался на твоем месте?.. В таком плену
сидел бы всю жизнь...»
Кубати резво поднялся с чинарового чурбака, на котором сидел все утро, и
вдруг почувствовал странную слабость в ногах: Сана подошла почти бесшумно и
потому совсем неожиданно, хотя Кубати только ее и ждал.
— А-а, это ты? — очень уж не к месту спросил он. — Ну как... ты...
Девушка и сама была немало смущена, когда только увидела Кубати, но его
забавно растерянный вид, его тихий и даже чуть дрожащий голос вернули девуш-
ке смелость и невозмутимость истинной горянки, всегда готовой со скромным, но
гордым достоинством ответить на любое обращенное к ней слово.
— Да, это я. И в этом нет сомнения даже у моего зайчонка. — Сана припод-
няла корзинку и взяла своего подопечного на руки.
— Я ему завидовал сейчас, твоему зверю. — Кубати начал с трудом преодо-