А на того, кто отступит,
Рубаху труса натянем,
Тот, кто останется,
Пусть под женским подолом сидит!»
Эта песня словно послужила сигналом для начала игры в «шу-лес», где
происходит сражение пеших с конными. Несколько всадников пытаются с налета
преодолеть высокий плетень и подавить сопротивление пеших, обороняющих
«крепость». Конные вооружены плетьми, пешие — древками копий пли просто
палками. Удары по рукам, ногам, а то и по особо горячим головам сыплются на-
право и налево. Крики, топот копыт, лошадиное ржание — все как в настоящей
драке. Кое-кто и ранения получает настоящие. Всадника, прорвавшегося за пле-
тень и пытающеюся оттеснить конем защитников «крепости», стараются выта-
щить из седла, сбросить па землю и таким образом вывести из игры. А наш зна-
комый Шот (уже, наверное, потрудившийся у котла) сумел свалить одного из
всадников вместе с конем.
Сконфуженный не меньше своего седока жеребец быстро вскочил на ноги и
умчался на самый край выгона. А хозяин коня — им оказался тщедушный Тутук —
с трудом поднялся с земли и, сильно прихрамывая, отошел в сторону.
— Ну что, мой могучий пелуан? — хохотал довольный Шот. — Запах жарко-
го или звуки музыки, а?
Тутук добродушно усмехнулся, пересиливая боль:
— Ничего, мой маленький друг, впереди еще и другие состязания. Как, ин-
тересно, ты покажешь себя на скачках?
— Ха! Да никак! Вот если устроить скачки наоборот — чтоб лошади верхом
на джигитах ехали, там бы я себя показал!
— И верно, малыш, равных бы тебе не было! — согласился Тутук.
На другом конце выгона толпа молодежи окружила высокий, обильно сма-
занный жиром столб, на самом верху которого была прикреплена доска с разными
соблазнительными приманками. Тут и подкинжальные ножи, и женские серебря-
ные пояса, и красивые чаши, и «ряболицые из Крыма» — наперстки, и богато от-
деланные газыри, а с самого края доски, куда труднее всего было бы дотянуться,
висели на тонком ремешке сафьяновые тляхстены и шапка — настоящий бухар-
ский каракуль. Да, не поскупился и здесь добрый пши Кургоко!
Юноши и подростки один за другим бросались к столбу и карабкались
вверх. Успех сопутствовал каждому в разной мере, точнее, до разной высоты, но
конечный результат долгое время был одни и тот же — под дружный хохот и язви-
тельные замечания толпы ретивые молодцы неизменно соскальзывали на землю.
Наконец одному из парней удалось добраться до самой доски, он потянулся рукой
— тут все увидели его черную, измазанную в золе ладонь (вот хитер, балагур!) — и
сумел ухватить самый близкий приз — женскую шапочку, расшитую бисером. За-
тем, не удержавшись, он стремительно съехал вниз — без сил, но с победой! Свою
добычу он тут же вручил стоявшей ближе всех к нему девушке. Она улыбнулась
парню и отступила от столба подальше: следующий подарок пусть достанется уже
не ей.
Скоро с призовой доски исчезло все, что предназначалось для девушек, за-
тем и мужские «игрушки», и только тляхстены с шапкой оставались недосягае-
мыми — уж чересчур далеко надо было за ними тянуться.
Со стороны княжеского подворья раздался пронзительный голос «крикуна»
— глашатая:
— Эй, маржа! (каб. – обращение к толпе, собранию, сходу) Слушайте все!
Настал час, когда лучшие из тех, кто с достоинством носит черкеску и проводит в
седле больше времени, чем под крышей своего дома, будут соперничать в стрель-
бе, в скачках и искусстве рукопашной схватки! Расступитесь, люди, по краям поля,
освободите место для благородных состязаний. А все, кто имеет коня, оружие, да-
же простые землепашцы, могут участвовать в игрищах и оспаривать почетную на-
граду — драгоценный румский панцирь! Так решил наш больший князь Кургоко!
Хвала ему!
Со двора князя выехали один за другим десятка два всадников. Кони у них
были один лучше другого — не меньше, как до четырнадцатого колена от самых
породистых предков, отлично ухоженные, сильные, выносливые. Каждого из этих
коней со знанием дела готовили к любым испытаниям, кормили отборным зер-
ном и сеном, но не давали накопить хоть сколько-нибудь лишнего жира или рас-
слабить хоть одну мышцу.
На бугорок, к ограде усадьбы «домашние люди» — унауты вынесли длин-
ную скамью для Хатажукова, для его нескольких наиболее важных гостей и для
Тузарова Канболета — сегодня он как аталык тоже пользовался правами почетно-
го гостя.
К «высокой» скамье тут же были поднесены столики-трехножки с новой пе-
ременой питья и закусок.
Кубати выделялся среди всадников лишь своей молодостью да шириной
плеч. Его вороной (без единого пятнышка) конь, так им и названный — Фица (каб.
— черный), стоял не шевелясь, как вкопанный. Оружие Кубати не блистало, как у
других, золотой отделкой, зато хороший знаток определил бы, что и кинжал кня-
жеского сына, и сабля, и лук сработаны руками редкостного мастера.
Неожиданно в самой гуще нарядных всадников появилась старая Хадыжа.
Она проворно пробиралась между конями, похлопывая их по бокам, — причем
кони доверчиво тянулись к ней мордами, оглядывала каждого седока, по-
куриному склонив набок сухую головку, и кудахтала весело, без умолку:
— Куда это я затесалась, тха! Еще люди подумают, что я тоже стрелять со-
бралась из этих немыслимых дурацких огнеметов! А мармажей у этих Хатажуко-
вых недурен, тха! Какие все вы красивые! А вот этот, — она указала пальцем на
Кубати, — лучше всех. Вот ведь рождаются такие детеныши у кабардинцев! Самый
лучший, я правду говорю. Все эти княжеские сынки и седьмой его доли не стоят.
— — Бабушка! — крикнул кто-то из толпы. — Мармажей Хатажуковых, на-
верное, был и в самом деле хорош, но разве настолько, чтобы не узнавать младше-
го Хатажукова?
— Уей, горе мне! — запричитала Хадыжа. — Мой разум помутился. Вот уж
верно, ум горы сдвигает, а хмель ум сокрушает! Как же я сразу не поняла, что он,
— снова Хадыжа указала пальцем на Кубати, — сын князя?
В это время глашатай громко возвестил о том, что цели для стрельбы при-
готовлены и можно начинать соперничество в твердости руки и зоркости глаза.
Цели для стрельбы из лука и ружей — чисто в адыгском духе: на высоких
шестах прикреплены круглые дощечки не шире конской подковы. На полном ска-
ку, свесившись набок ниже гривы коня и цепляясь за седло одной только левой
ногой, надо было натянуть тетиву и выпустить стрелу в дощечку. Шумным успе-
хом пользовались те выстрелы, которые не только попадали в центр мишени, но и
сшибали ее на землю.
С такой меткостью и силой удалось послать свои стрелы только двоим —
Кубати и хатажуковскому пшикеу Тутуку, к бурной громогласной радости его при-
ятеля Шота.
В стрельбе из ружья Тутук уже не мог оспаривать первенства у Кубати по
той простой причине, что хотя он, Тутук, и был довольно благополучным крестья-
нином-вольноотпущенником, приобрести столь дорогое оружие он до сих пор не
смог. Кубати почувствовал даже легкий укол совести и дал себе слово, что обяза-
тельно при случае подарит этому парню хорошее ружье. А пока он небрежно с
расстояния ста шагов разбил небольшую тыкву, затем попросил положить на то
же место куриное яйцо и перезарядил знаменитую тузаровскую эржибу, принад-
лежащую теперь ему.
Кубати мог надеяться на свое искусство: он знал, что само-то ружье не под-
ведет, если все время пользоваться одним и тем же сортом пороха (и, конечно, из