Быстрыми шагами сошел он с лестницы и, не доходя до последней площадки, остановился как вкопанный от изумления и испуга.
Перед ним в толпе слуг стоял окровавленный Шилов.
Платье его было истерзано и изорвано, руки тоже окровавлены, сбоку на теле также виднелась кровь, проступившая и на прорези платья…
– Ограбили, граф! И чуть не убили!.. – сказал он, но все-таки своим обычным, почти спокойным голосом.
– Что с вами-то? – кинулся Сламота.
– Изранили, негодяи… Только не смертельно, кажется, даже наверно, потому что я одного из негодяев успел выследить… и уже он арестован. Одно жаль, что, пока я ходил за понятыми и за полицией, негодяи успели скрыть все деньги… при нем нашли только пять акций…
Сламота был сильно поражен и известием о пропаже ста тысяч, и этим ужасным видом своего любимца.
– За доктором! – крикнул он двум лакеям, кучеру, конюху и садовнику, толпившимся в передней.
Двое из них быстро скрылись, а Сламота и старик, камердинер его, под руки повели раненого наверх в его комнату.
Осмотрев раны на руках и одну царапину на груди, Сламота убедился, что они пустячны, но зато, созерцая их, и без рассказа мог себе представить, как яростно было нападение и как отчаянно защищался Шилов.
В особенности сильно была порезана правая рука.
– Ею чаще всего мне приходилось хвататься за нож, – рассказывал Шилов. – Я сам не знаю, каким чудом я спасся. Было это так: я шел по аллее, ничего, конечно, не подозревая, вдруг в том месте, где три дуба выступают и дорога сворачивает, выскочили человек шесть и все кинулись на меня… Нескольких я свалил ударами, но тут сверкнули два ножа. Я дрался как лев и благодаря этому, может быть, остался жив. Их задача, очевидно, была выхватить деньги… И это им удалось, затем они бросились врассыпную, передав деньги одному, который побежал полем. Я сперва упал от нанесенных мне ударов, а потом, когда злоумышленники разбежались, я все-таки, не теряя из виду того, который скрылся с деньгами, бросился за ним… И представьте, граф, это – один из здешних дачников, некто Краев, как оказалось. Он теперь арестован и с первым поездом будет отправлен в Петербург. При нем в качестве улики нашли пять билетов, как я вам сказал, остальные деньги не найдены… Не знаю, что покажет обыск, который произведут сегодня ночью… на даче… у жены негодяя.
Граф Сламота слушал этот рассказ, и все больше и больше морщин собиралось на его лице. Жаль было ему и денег, но еще, пожалуй, больше жаль Шилова, который в это время открыл рубашку и обнаружил на груди довольно значительный порез.
К счастью, нож злодея скользнул по ребрам, а воткнись, он непременно поразил бы в сердце!..
Обыск
В то время как доктор перевязывал раны Шилова, на станционном перроне происходила ужасная драма.
Очнувшись от обморока и припомнив все случившееся, Татьяна Николаевна бросилась в ту сторону, в которую, по указанию девочки-прислужницы, увели ее мужа. Ничего не видя перед собой, несчастная женщина добежала до вокзала и здесь по густо собравшемуся народу узнала, что муж ее тут.
Он сидел на скамейке, низко опустив голову. С боков стояли два жандарма, зорко следя за каждым его движением.
Справа и слева стояла густая толпа, в которой шли громкие толки о случившемся.
Какой-то мужичок, стоя позади других, приподнялся на цыпочки, поглядел на Краева и сказал:
– Э-э-эх! Сердечный! С голодухи, верно!..
И действительно, арестованный имел очень жалкий вид.
Наскоро одетый котелок сполз на затылок. Белокурые пряди волос прилипли к потному лбу, рубашка была смята, а руки бессильно лежали по обе стороны, как парализованные. Время от времени он поднимал какой-то тусклый, остекленевший от ужаса взор и обводил им публику.
Такой взор бывает у осужденного на смертную казнь во время его последнего шествия.
Вдруг он вскочил со скамейки, как бы забыв о присутствии толпы и жандармов, вскочил и закричал:
– Нет! Что это?… Сон!..
– Хорош сон! – отозвался кто-то в толпе. – Свистнул больше ста тысяч, да и сон!..
Краев не слышал этого замечания. Он насильно был посажен жандармами на скамейку и опять погрузился в свое оцепенение.
В это время толпа разом с двух сторон расступилась.
С одной стороны появился граф Сламота, а с другой – жена арестованного.
Татьяна Николаевна с криком кинулась к мужу, упала на колени перед ним и, ломая руки, стала взывать к нему:
– Поля! Поля, что ты сделал? Поля!
Краев схватился за голову и истерически зарыдал, повторяя: