— Бригадир-генерал Бонапарт, — поправил он.
— Простите, я думала…
— На самом же деле… — Наполеон улыбнулся. Он почти очарователен, когда улыбается. — Можете звать меня императором.
— Император Бонапарт? — Это казалось забавным, и я склонила голову набок.
Он пристально смотрел на меня своими серыми и холодными, но воспаленными, неспокойными глазами. Мне стало не по себе.
— Я беспокою вас? — сказал он. — Это понятно. Но чего я не понимаю, так это зачем вы пригласили меня. Признаюсь, у меня появилось к вам что-то вроде привязанности. Тем не менее мне кажется, сейчас это чувство не взаимно.
Я остановилась, чтобы сорвать розу. Колючка уколола мне палец. На глаза выступили слезы — слабость, вызвавшая смущение.
— К этому имеет какое-то отношение Баррас, — настаивал Бонапарт.
Возмущенная, я повернулась к нему.
— Понимаю, что вы цените прямоту, генерал Бонапарт. Что ж… да, это Баррас.
— И сколько он заплатил вам? — Бонапарт надел шляпу.
— Не уходите…
— У меня есть гордость, гражданка. — И он ушел.
Я разнервничалась и поехала к Баррасу. Тот ждал меня, чтобы обсудить планы, касающиеся общества и финансов. Но у меня был свой резон — я больше не желала выполнять его поручений.
Я рассказала о своем разговоре с генералом Бонапартом. Баррас расхохотался.
— Жаль, что я не вижу в этом ничего смешного! — возмутилась я.
— Роза, вы так очаровательны в этом настроении.
Я поднялась.
— Вас не волнует, в какое положение вы меня поставили!
Он накрыл своей ладонью мою руку.
— Сядьте, расслабьтесь. Вы не можете уйти прямо сейчас: я распорядился приготовить для нас безе.
— Не желаю десерта! — Тем не менее я уселась.
— Очень хорошо, сам его съем. У вас довольно приятный характер. Я, несомненно, мог бы быть и любезнее, вы правы. Ах, вот видите? Я знал, что смогу добиться от вас улыбки. Но, пожалуйста, мой друг, примите мои извинения. Вынужден вас огорчить и сожалею об этом: писем от Лазара не было. Солдаты так бессердечны. Но расскажите мне о своих детях. Нравится ли им в школе? Кстати, банкир-креол, с которым вы меня познакомили, оказался в высшей степени полезен, я вам рассказывал?
Короче говоря, Баррас был чрезвычайно мил. Я смягчилась, и мы разговорились: о его недавнем романтическом приключении, о трагедии Корнеля, которую через два дня должны были давать в «Комеди-Франсез», о его кроликах.
Я доедала второе безе, когда прибыл курьер.
— Вы помните, где находится монастырь Фи-де-Сан-Тома? — спросил Баррас, щурясь на строчки депеши.
— Кажется, на улице Вивьен. А что?
— Там полно вооруженных людей. — Баррас чертыхнулся, посмотрел на часы и вздохнул. — Роялисты… А я-то надеялся лечь сегодня пораньше.
Когда я уходила, Баррас пристегивал саблю и велел седлать лошадь «на военный лад», как он сам выразился. Я поцеловала его на прощанье.
— Берегите себя.
Баррас на мгновение остановился, потом улыбнулся этой своей кривой улыбкой, которая делает его таким обаятельным.
— Так скажите мне, Роза, стоит ли доверять Бонапарту?
МНЕ РАЗБИВАЮТ СЕРДЦЕ
7 октября 1795 года
Кровь на булыжной мостовой. Перед церковью воет рыночная торговка:
— Мясники! Мясники!
Все, как мы и опасались, — произошла бойня.
— В граждан, — негодовала Ланнуа, — ваши друзья, ваши добродетельные республиканцы стреляли ядрами в граждан!
Что же случилось? Я отправилась за новостями к Минерве.
— Вы говорили с Баррасом? — спросила она. — Что происходит?
Я отрицательно покачала головой.
— Пострадал ли кто-нибудь из наших знакомых? — Я хотела спросить: «Не убит ли?» — но остереглась.
— Пока толком ничего не известно. Одни слухи. Но все очень огорчены. — Мы подошли к группе людей, собравшихся у дверей в сад.
— Это корсиканец дал команду стрелять ядрами, — говорил депутат Ренувье.
— А мне рассказывали совсем другое, — спорил кто-то, стоявший рядом.
— Корсиканцы безжалостны, — заявила мадам де Мешен. — Совсем без нравственных устоев. Это всем известно.
— А еще… вы слыхали? Он установил строгий надзор за театрами и кафе — даже места встреч у фонтанов под наблюдением. У фонтанов!
— Я был в театре, — подтвердил тонким, дрожащим голосом молодой человек с приятными чертами лица. — У входа в каждую ложу выставлен часовой. Если кто-то осмелится требовать чего-либо, помимо республиканских мелодий, наготове более сотни гренадеров!