— Напишите письмо моей матушке.
Разумеется! Я отложила кружево, которое плела. В Марселе он повидается с матерью и расскажет ей о нашем союзе — с матерью, у которой, по корсиканскому обычаю, следовало бы просить разрешения на женитьбу. С матерью, которая не дала бы его, если бы мы действительно попросили. С той, что была против женитьбы сына на вдове с двумя детьми, бесприданнице на шесть лет старше ее мальчика.
Бонапарт ходил по комнате, подсказывая, что следует упомянуть в письме: теперь его мать — моя мать, я с нетерпением жду встречи с ней и заеду к ней по пути в Италию к своему мужу, а затем…
Дождь за окном вдруг усилился. Вороново перо застыло в воздухе. Разве я собираюсь в Италию?
— Но, Бонапарт…
— Через полтора месяца после того, как я выгоню оттуда австрийцев.
Я улыбнулась. Он что, шутит? В саду послышался мужской голос:
— Откройте же дверь, черт возьми!
— Это директор Баррас? — спросила я Бонапарта, подходя к двери в сад. — Это вы!
Я расцеловала своего друга в мокрые щеки.
— И вам добрый вечер, генерал Бонапарт, командующий Итальянской армией, — деланно официальным тоном произнес Баррас, прислоняя к стене трость с золотым набалдашником. — Сердечные поздравления с недавним назначением.
Бонапарт с угрюмым видом пожал руку директору.
— Благодарю, дядюшка Баррас, — сказала я, вешая его шинель на спинку стула у камина. Всего год тому назад Бонапарт был не у дел, но благодаря Баррасу мой муж получил несколько повышений по службе. Последнее назначение командующим армией потребовало от Барраса особенно много усилий: директорам претило доверить командование армией корсиканцу.
— Недурно, недурно, — повторял Баррас, поворачивая Бонапарта, как манекен, и рассматривая его новую форму. — Может быть, немного великовата в плечах? — Я заметила, что надетый на Баррасе сюртук тесен ему. — Но к чему эти потрепанные эполеты?
— Что вы делали в саду, Поль? — спросила я, желая сменить тему разговора. Я уже пыталась обсудить с Бонапартом его эполеты, но безуспешно: он так упрям!
— Я постучал — никто не открыл. Я поражен, как вы управляетесь с такой малочисленной прислугой, Роза, — сказал Баррас, проводя рукой по редеющим волосам. Кажется, выкрашены в черный цвет.
— Я как раз подыскиваю горничную. — Узнав, что я собралась замуж за революционера, прежняя уволилась. — Если услышите о…
— Теперь ее зовут Жозефина, — перебил меня Бонапарт.
— Вы сменили и имя, данное при крещении? — нахмурился Баррас. — Жозефина — да, это имя мне нравится, Роза, оно идет вам. Как и платье, должен сказать. А подходящую горничную для вас я знаю. Моя тетушка говорила мне об одной молодой особе… Вам понадобятся, по меньшей мере, еще три. Довольно этой республиканской простоты! «Республиканского романтизма», как я это называю. И кстати, о романтике: как мои голубки поживают в такой ненастный вечер?
— Хорошо, — сказала я с преувеличенным благодушием.
— Директорат выплатил мне лишь восемь тысяч франков, — заметил Бонапарт.
Баррас откинул фалды сюртука и сел. Уж не носит ли он корсет?
— Я понимаю: этого недостаточно. Но в любом случае вы получаете не фальшивки, которыми Англия наводнила Францию, пытаясь подорвать нашу экономику, — воздел руки к небесам Баррас. — Как будто наша экономика и так не подорвана!
Но Бонапарта это не удовлетворило.
— Как прикажете кормить и экипировать армию на жалкие восемь тысяч? — Он забарабанил пальцами по шахматной доске, отчего две фигуры свалились на пол.
— Молитесь! — Баррас встретился со мной глазами и одарил знакомой кривой усмешкой. — В конце концов, теперь это законно… ну почти.
— Все-то вы смеетесь, Баррас, — сказала я, предлагая ему стакан клё-вужо — бургундского вина, которое, я знала, он любил.
— Нет, благодарю. Я заехал лишь отдать вам обещанный список, генерал, — повернулся Баррас к Бонапарту, вручая ему сложенный лист бумаги.
— Но тут только генеральские имена, — констатировал Бонапарт, пробежав его глазами. — А я просил имена всех офицеров Итальянской армии.
— Даже и капитанов? — Встав, Баррас потянулся за тростью.
— Даже их адъютантов.