Бонапарт ворвался в гостиную и сел. Я уже знала, что означает эта его улыбочка, и кивнула горничной:
— Агат, я бы поговорила с мужем… наедине.
Льняную рубашку он снял еще прежде, чем мы успели дойти до моей спальни.
— Жюно и Мюрат будут здесь через четверть часа.
— Времени не так уж много.
— Я могу быстро, — сказал он так, будто решился на какую-то доблесть.
Я развернулась спиной, чтобы он мог расстегнуть пуговицы платья. Бонапарт провел холодными руками по моей груди и прижался ко мне. Обернувшись, я поцеловала его. Бонапарт невысок, но энергичен. И быстр.
— Я бы хотел, чтобы вы подмылись, — попросил он, развязывая панталоны.
— Уже иду. — Меня ошеломила его солдатская прямота. Оставшись совсем без одежды (маленькое тело, большая голова), он забрался в постель, натянул на себя простыню и выжидающе посмотрел на меня. Я вышла в будуар и вернулась в газовом ночном платье, отделанном фиолетовыми лентами.
— Снимите это, — сказал он.
Я неохотно повиновалась и легла рядом с ним.
— Позиция десять? — спросила я, дразня его.
— Двадцать три. — Он провел рукой по моей груди и животу. — Я перескочил вперед на несколько страниц.
Я улыбнулась. Это правда или он опять шутит?
Потом он сел и произнес:
— Закройте глаза. Лежите-лежите. — Я сделала, как было велено. Слышала, как он спустился к изножью кровати, раздвинул руками мои ноги, ощутила тепло его дыхания, его…
Боже мой… Я судорожно вдохнула.
Удивительно, сейчас Бонапарт не спешил. Чувственное тепло разлилось по всему моему телу. Я запустила пальцы ему в волосы, на меня накатывали волны невероятного наслаждения.
Потом я полежала мгновение, переводя дух и вытирая слезы счастья о простыню. Бонапарт рассматривал меня с благоговением.
— Какая лучшая из тех, что мы пробовали? — спросил он, улыбнулся и опустил ноги на пол.
— Идите сюда! — потребовала я, хватая его за руку.
Девять часов пополудни
Он поцеловал меня и ушел.
Слышу потрескивание дров в камине, горничная фальшиво напевает в ванной, на узкой лестнице видны следы от деревянных башмаков моего старого слуги — он носит ведра горячей воды, чтобы я могла принять ванну. Мопс обнюхивает все углы — ищет «чужого». Мне слышно, как его коготки стучат по паркету.
Звуки обычной жизни, заключаю я. Если бы не забытая на подоконнике потертая табакерка и не потрепанный томик «Картона» Оссиана на каминной полке, никто бы не догадался, что тут был Бонапарт. Этот человек, ураганом ворвавшийся в мою жизнь, только что уехал, оставив меня задыхающейся, изумленной… и смущенной, не скрою.
РОДНЫЕ И БЛИЗКИЕ УЗНАЮТ О МОЕМ БРАКЕ
17 марта 1796 года, Париж, ясный весенний день
У меня теперь новая горничная. При первом знакомстве, едва переступив порог, она присела передо мной в реверансе, приподняв подол своего льняного платья. Длинные каштановые локоны стянуты в тугую косу на спине. Она молода — еще не пришло время собирать волосы в пучок на затылке.
— Луиз Компуа, мадам, — сказала она, оглядывая мебель. — Но все зовут меня Лизетт.
Придержав мопса за ошейник, я попросила ее приблизиться.
Ее мать, рассказала Лизетт, служила гардеробной горничной, отец неизвестен. Она воспитывалась в аристократической семье — в доме, где служила ее мать, — образование Лизетт получила в монастыре. Теперь мать умерла, а владельцы дома во время революции бежали за границу.
— Я умею вставлять фитили в лампы, мадам, а также делать прически. Умею очищать крахмал и хорошо шью. Матушка многому меня научила.
— У нас маленькое хозяйство, — заметила я. — Моя горничная должна служить также в гостиной и на кухне, если возникнет нужда.
— Да, мадам. Я взбивала масло и чернила решетки каминов. Умею также отворять кровь. Моя хозяйка часто болела, — объяснила она, заметив мой удивленный взгляд.
Она совсем молоденькая — ей всего семнадцать, но мне понравилась ее прямота. К тому же она от природы грациозна.
— У нас республиканская семья, Лизетт. Я буду относиться к тебе с уважением и ожидаю того же от тебя. Я не потерплю здесь кавалеров и, если кто-то начнет за тобой ухаживать, рассчитываю, что ты поставишь меня в известность. Полдня в неделю у тебя выходной — тогда можешь делать, что тебе заблагорассудится. Твоя комната в подвале. Она хоть и маленькая, но отдельная, к тому же с окошком.
— Да, мадам! — Помимо прочего, у нее отличные зубы.
20 марта, вскоре после полудня, все еще Париж