— Он хочет возглавлять директорат. Но народ не поддержит наши нововведения, если увидит его у руля. Все решат, что для него это — лишь очередная возможность хапнуть денег, новый способ доить казну в своих интересах.
— Эти слухи совершенно беспочвенны! Все мы совершенно точно знаем, что Баррас был самым верным вашим сторонником.
— Есть вещи и поважнее.
— Это бессердечно! — Я даже вышивание бросила.
— Вы бы так не говорили, зная, что ваш так называемый друг участвует в заговоре роялистов.
— Что за ужасные вещи вы говорите?
— Поправлю вас: «Что за ужасные дела он творит»?
Я смотрела в окно невидящим взглядом. «Военные времена безнравственны», — сказал мне однажды Баррас, но я предпочла бы ничего не знать об этом.
— Роялисты давно ищут кого-то, кто помог бы усадить на трон короля; им нужен человек высокопоставленный, влиятельный и в то же время такой, каким легко будет управлять при помощи их золота. Ваш друг…
— Это лишь предположение. У вас нет доказательств!
— Посмотрите, как Баррас швыряется деньгами. Думаете, так можно жить на директорское жалованье и на доходы от азартных игр?
У меня перехватило дыхание.
— Он богат, но это еще не значит, что Баррас заключил союз с роялистами. Он голосовал за смерть короля. Он верит в республику!
— Баррас верит только в себя! Раскройте глаза, Жозефина, его купили. Это уже не личное дело: слишком высоки ставки. Думаете, мне легко даются подобные решения?.. — Помолчав, он почти печально добавил: — Доказательства есть. Фуше просмотрел бумаги генерала Гоша.
Я испытала странное чувство, своего рода дежавю: будто все это происходит не со мной, а эту историю я уже слышала раньше. Если Баррас действительно в союзе с роялистами, возможно, подтвердятся и другие слухи — например, что Лазар был отравлен по его приказу.
На меня навалилась слабость. Я думала о человеке, которого знала как великодушного, щедрого дядюшку Барраса, преданного делу республики, пылкого антироялиста. Я думала о слезах, наворачивавшихся ему на глаза при упоминании о Лазаре. Любой другой Баррас казался выдумкой, персонажем из пьесы.
— Вы уверены, Бонапарт?
Видя, что я потрясена, он меня обнял:
— Жозефина, ангел мой, мы не можем позволить себя одурачить. На кон поставлена республика: она либо выживет, либо падет.
— Я знаю, Бонапарт, но…
— Прошу, послушайте меня. — Он обхватил мое лицо мягкими прохладными ладонями. — Если вы со мной, вы не можете быть с Баррасом.
— Вы просите меня предать друга?
— Прошу помочь мне спасти республику, — тихо сказал Бонапарт, большим пальцем стирая слезу с моей щеки. Я опустила голову ему на плечо. — Просто будьте самой собой, не надо притворства. Однако Баррас ничего не должен заподозрить!
Я медленно кивнула.
— Баррас заслуживает пощады.
— Говорю же вам: это будет бескровно. Есть и иные способы погубить политика.
У НАС ВСЕГО ОДИН ДЕНЬ (ИЛИ ДВА?)
4 ноября 1799 года, около девяти часов пополудни
Баррас встретил нас с распростертыми объятиями.
— Я откупорю бутылку отличного «Кло-Вужо». Говорил я вам о струнном квартете, который пригласил? Я решил освоить тот немецкий танец — как он там называется? Вальс? Раз, два, три; раз, два, три. Видите, нисколько не сложно: пара движется по комнате по схеме в виде треугольника…
Танцуя, Баррас продвигался перед нами в салон, где стоял стол, накрытый на три персоны, в свете свечей поблескивали хрусталь и золотая посуда. На другом столике стояли позолоченные блюда. В воздухе сладко пахло можжевельником.
— Генерал, выпьете стаканчик? — Баррас с усилием вытащил пробку и понюхал ее.
— У меня свое, благодарю, — ответил Бонапарт и подал знак Рустаму.
Баррас с удивлением покосился на бутылку вина, которую откупоривал Рустам.
— Мера для сохранения здоровья, — поспешила объяснить я.
— Вы были нездоровы, генерал? Вам надо посоветоваться с моим доктором, он присоединится к нам позже. Он так порочен по части клизм! — Общий смех. — Ей-богу!
Лакей отодвинул для меня стул и начал отодвигать другой для Бонапарта, но тут вмешался Рустам. Горничная сняла золотые крышки с блюд: дрозды с можжевеловой приправой, рис с шафраном, толстый белый аспарагус с пурпурными кончиками.
Две девушки вкатили тележку с другими блюдами. Баррас поднял серебряную крышку:
— Ах, превосходный тунец, известный своим благотворным влиянием на расстройства пищеварения. Вы не обидитесь, если я выступлю в роли хозяина? — Он положил мне на тарелку ломтик аспарагуса. — Ведь мы, в конце концов, как одна семья. Я все утро провел на кухне: учил нового повара готовить королевский бульон, — сказал он, окунув в тарелку и лизнув указательный палец. — Боже мой, по-моему, у него талант. Генерал! Могу я иметь честь… Нет? — Рустам положил на тарелку Бонапарта сваренное вкрутую яйцо, и мой муж разбил скорлупу о край стола. Я дернула рукой, едва не опрокинув стакан. Что я могла сказать?