— Баррас, вы видели пьесу, недавно поставленную в театрике на улице Дю-Бак? Кажется, она называлась «Женщины-политики»?
— А-а-а… это пьеса, которая так не понравилась Терезе. Она решила, что там говорится о ней. Нет, я был занят ремонтом в Гробуа. Эта новая крыша — такой кошмар. Я вообще в последнее время нигде не бывал. По счастью, наблюдать из окна за тем, как директор Сийес берет уроки верховой езды, — вполне достаточное развлечение. Каждое утро он ухитряется свалиться. Доходит до того, что люди останавливаются посмотреть. Я начинаю думать, что можно было бы брать плату за это зрелище: не смеялся так с той поры, когда Робеспьер учился ездить верхом.
— Сийес немного староват для верховой езды, не правда ли? — Я чувствовала, что щеки у меня пылают. Я знала, что директор Сийес вознамерился проехать верхом бок о бок с Бонапартом — когда время придет.
— Как там говорилось в военной школе, генерал? «Когда политик садится в седло, готовься к битве»?
Бонапарт вытер следы яйца о салфетку, лежавшую у него на коленях, и передал тарелку и стакан Рустаму.
— Нет. Когда политик предает свой народ, — отодвинул свой стул Бонапарт, — вот тогда-то битва и начинается.
Без даты
— Итак, мы говорим, что директор Баррас осведомлен о наших планах, что он с нами. — Бонапарт постучал по стопке писем своим кнутом для верховой езды с серебряным наконечником.
Я кивнула. Еще один обман…
Я перестала нравиться самой себе.
5 ноября
Директор Гойе был по обыкновению пунктуален, приехал ровно в четыре часа с букетом роз.
— Прекраснейшей даме Парижа! — Он преподнес мне цветы, сопроводив приветствие влажным поцелуем.
Вскоре приехал взъерошенный министр полиции Фуше и прокрался в гостиную, распространяя вокруг себя запахи чеснока и рыбы. Я сидела на канапе подле камина с директором Гойе, мы говорили о театре. Я подвинулась, освобождая для Фуше место.
— Что нового, гражданин министр полиции? — спросил директор Гойе.
— Нет новостей, — коротко ответил Фуше, притворяясь усталым.
— Должно же быть хоть что-нибудь… — удивился Гойе.
— Насчет чего?
— Ну, как обычно: насчет заговоров!
— Поверьте, гражданин директор: я знаю обо всем, что происходит. Если слухи были бы правдивы, головы катились бы уже сейчас, вам не кажется? — фыркнул министр.
— Гражданин Фуше, как можно смеяться над подобными вещами? — прижала я руки к сердцу.
Директор Гойе успокаивающим жестом коснулся моего плеча:
— Не волнуйтесь, моя дорогая. Министр полиции знает, о чем говорит.
Все это время Бонапарт стоял, прислонясь к каминной полке. Наблюдал и улыбался.
6 ноября, во втором часу пополудни
Бонапарт только что ушел с банкета в честь военных побед республики. По тому, как он меня обнял, я поняла, что ему не по себе. О том же свидетельствовала и корзинка, которую нес Рустам: бутылка мальмезонского вина и три сваренных вкрутую яйца.
Двадцать минут десятого
Бонапарт вернулся домой уже около восьми. Стащил с головы мокрую шляпу.
— Где вы были? — тихо спросила я, стараясь, чтобы не услышали наши гости. Я вся извелась от волнения.
Он заглянул мне за спину в гостиную, на собравшихся у меня ученых, политиков, военных. Все возбужденно говорили о политике. Атмосфера царила заговорщическая.
— После банкета ездил к Люсьену, отдал последние распоряжения.
О чем это он?
— Как прошел банкет?
— Уныло. — Я помогла Бонапарту снять шубу, заметив, что один из чирьев у него на шее снова воспалился. — Там стоял такой холод… — поморщился он.
Из гостиной вышел драматург Арно, встал у меня за спиной.
— Генерал, — едва слышно выдохнул он, — Талейран послал меня выяснить, когда мы?.. Завтра?
— Послезавтра, — ответил Бонапарт.
— Но, генерал! Разве, откладывая на день, мы не…
«Подвергаем себя опасности?» — хотел сказать он.
Бонапарт вошел в гостиную, гости умолкли.