— Но, Бонапарт…
— Вероятно, разумнее всего было бы подождать. В недалеком будущем я смогу выдать ее замуж за человека королевских кровей, — улыбнулся он. — А что, это мысль!
— Мюрат храбр, — настаивала я. Сейчас в моде головорезы в павлиньих перьях. — Он верно служил вам в битве при Абукире и при Сен-Клу.
— Одной храбрости мало. Он не особенно умен, необразован, низкого происхождения…
— И все же он — прекрасная пара для Каролины.
Ждем, когда позовут ужинать.
— Уверена, что тебе нужен именно этот мужчина? — спросил Бонапарт у своей младшей сестры.
Каролина чинно сидела на диване, расправив юбки с гофрированными оборками из муслина.
— Я люблю его!
— Хорошо, но как брат я должен предостеречь тебя: когда он окажется голым, этакой здоровенной скотиной в человеческом обличье, да еще и в возбужденном состоянии, он не покажется тебе таким уж…
Каролина хихикала, полная восторга.
18 января
Дело сделано — брачный контракт подписан в присутствии всех находящихся в Париже Бонапартов: синьоры Летиции, пяти братьев, двух сестер и дяди Феша. А также крошечного «трио Богарне»: меня, Гортензии и Эжена.
Бедные братья едва сумели наскрести приданого на тридцать тысяч франков — на десять тысяч меньше, чем получили Элиза и Паулина, когда выходили замуж. Чтобы Каролине не было обидно, в последний момент Бонапарт добавил чудесное жемчужное ожерелье. Увидев подарок, я нахмурилась: ожерелье показалось мне знакомым. И неудивительно, ведь оно — мое собственное.
20 января
Переливающиеся всеми цветами радуги жемчуга, разложенные на черном атласе, отражали свет свечей.
— Никогда не видела жемчуга столь… — Столь чистого.
— В самом деле, мадам, это редчайший круглый розовый жемчуг. — Мсье Ламарк говорил, остальные благоговейно молчали. — Невозможно найти другие такой величины и совершенства. Сравните их с этими уродливыми жемчугами, мадам: они покрыты волдырями. Те напоминают картофелины. Взгляните на эти, в форме винных бочек. Тогда как эти… — Он подал мне увеличительное стекло и придвинул поближе фонарь. — Эти светятся.
Он доверительно понизил голос, будто сообщая мне нечто исключительное, передавая опасное знание.
— И переливаются. Внутри их будто сокрыта радуга. Это из-за исключительно толстого слоя перламутра. — Рассказывая, мсье Ламарк весьма эротично поводил бровями. — Они гипнотизируют. Говорят, перламутр обладает целебным действием, но это, честно говоря, лишь предположение. Заметьте, мадам: они не без изъянов, однако кому нужна совершенная жемчужина? Вы знаете, что королева Испании носит зеленый жемчуг?
Теперь он уже шептал.
— Ее ювелира следовало бы повесить. Но те жемчуга, мадам, что перед вами, — несомненно, самые красивые в мире. Их с гордостью могла бы носить даже королева. О, простите меня, — извинился он, доставая огромный носовой платок из кармана расшитого золотом камзола. — Прошу прощения. — Мсье Ламарк чихнул. — Впрочем, я увлекся… О чем это я? Ах да, цена… Пятьсот тысяч франков.
Я сглотнула — во рту вдруг стало сухо.
— Да? — Мсье Ламарк снял очки, протер их уголком носового платка и надел снова. — Я правильно услышал вас, мадам? Вы сказали «да»?
Что это на меня нашло, что я наделала?!
У меня дух захватило от собственной дерзости, я была потрясена собственной глупостью — голова кружилась от безрассудства! Такие деньги! Цена большого поместья за одно ожерелье. Я смотрела на него как завороженная. Как же я смогу расплатиться? Изыщу способ, ибо не в силах расстаться с этой красотой. Я надену его — и стану королевой. Боже всемилостивый!
СПЛЮ В КРОВАТИ МАРИИ-АНТУАНЕТТЫ
21 января 1800 года
Сегодня вечером Бонапарт вручил мне толстую папку.
— Что мне с этим делать? — Я знала: передо мной — список имен французских аристократов, которым запрещено возвращаться в республику. Мы с Терезой годами добивались исключения из этого списка нескольких имен. Каждый успех был равен выигранному сражению.
— Решайте, какие имена вычеркнуть, — сказал Бонапарт, открывая свою потертую табакерку.
Я глядела на него, не веря своим ушам.
— Вы хотите, чтобы я занялась столь серьезным политическим вопросом? — Неужели мне представилась возможность судить, кто из этих людей виновен, а кто — нет, чья жизнь будет искалечена, а чья — нет?