— Идемте, дорогие. Пора! — позвала нас Каролина и с чрезвычайно важным видом вышла в коридор.
Мы с Бонапартом переглянулись с улыбкой — дети! Впрочем, он был рассеян, озабочен чем-то. Лакей помог ему надеть сапоги.
— Стало быть, увидимся после парада?
«Между парадом и обедом», — мысленно поправила я. Упаковано ли серебро? И не следует ли мне взять с собой моих новых мопсов?
Бонапарт встал и потянул за ремешок от сапога.
— Не могу натянуть. — Сапог отлетел в сторону.
Я прикоснулась к плечу мужа. Вздрогнув, он повернулся ко мне. Обращаясь к солдатам, Бонапарт чувствовал себя в родной стихии. Необходимость взывать к гражданским приводила его в ужас. В каждой роялистской стране Европы молились, чтобы на этой почве он совершил какую-нибудь ошибку.
— Все будет чудесно, — подбодрила я его, целуя в щеку.
Парад прошел прекрасно. Эжен на новой лошади выглядел чудесно, а при виде Бонапарта толпа пришла в восторг. Был трогательный момент, когда проносили побывавшие в боях знамена Итальянской армии: сняв шляпу, Бонапарт склонил голову. Толпа вдруг почтительно замолкла. Этот невысокий человек с большими планами наполнял наши сердца надеждой. Если существуют ангелы (а я в этом нисколько не сомневаюсь), в тот момент они были с ним.
Даже моя дочь не избегла влияния его чар. Когда мимо нас проходила кавалерия, девочки испросили позволения отойти — припудрить носы. Помню, Бонапарт сказал:
— Подожди немного, Гортензия. — Во двор в тот момент входил военный оркестр, медные инструменты сверкают на солнце. — Пожалуйста, одну лишь минутку.
Гортензия вернулась на свое место на балконе, выходившем во двор дворца.
— Что там такое? — спросила Каролина. Музыканты построились, караульный пробежал через двор с табуретом для дирижера.
— Ума не приложу, — ответила Гортензия, но тут дирижер взобрался на табурет и поднял жезл. Музыканты сыграли первые такты марша — мелодия казалась знакомой, и все же я не могла вспомнить, где слышала ее прежде. Гортензия сидела, подавшись вперед, с упертыми в колени руками.
— Ну, теперь уже можно? — ныла Каролина, стоявшая у балконной двери. Дочь подняла указательный палец: «Не мешай!»
— Гортензия, уж не твое ли это сочинение? — ахнула я вдруг. — «Выход из Сирии»?
— Тихо! — воскликнула она. — Дайте же дослушать!
В тот же день, вечером
— Ну, как вам? — спросил Бонапарт, врываясь в мою уборную. — Кажется, все прошло довольно удачно.
— Великолепно! — поправила я. Он не заметил сидящей возле двери Гортензии.
— Почему тут так темно? Где дети? Вашей дочери понравилось?
Я посмотрела в зеркало на Гортензию и улыбнулась. Бонапарт проследил за направлением моего взгляда.
— О! — протянул он, заметив мою дочь.
Гортензия встала, сложив ладони перед грудью в жесте благодарности:
— Это большая честь для меня.
Улыбаясь, Бонапарт дернул ее за ухо (на этот раз ласково).
— Сюрприз удался? Хорошо. Музыканты хотят знать, не напишете ли вы для них что-нибудь еще.
Гортензия молча кивнула; краска заливала ее бледные щеки.
— Меня ждет Каролина! — пискнула она и выскользнула за дверь.
— Она польщена, как, по-вашему? — поинтересовался озадаченный Бонапарт.
— Не то слово. — Я прижала его ладонь к своей щеке. — Очень мило с вашей стороны.
— Действительно хорошая песня, — пожал плечами Бонапарт и сел, чтобы лакей мог стащить с него сапоги для верховой езды. — Почему у вас закрыты шторы?
— Люди заглядывают. — Незадолго до того я испугалась, увидев мужчину, прижавшегося лицом к оконной решетке. — Но здесь темно, даже если шторы раскрыты.
Комнаты расположены ниже уровня земли, а окна здесь высоко. Сидя, нельзя видеть, что происходит за ними.
— Ваши новые штаны — на сундуке, вместе с поясом.
Через мгновение он снова вошел ко мне, лакей тенью следовал за ним.
— Отлично! — одобрила я, хотя штаны сидели не идеально. Не было времени подогнать по фигуре.
Вошла Мими, прекрасная в своем новом муслиновом платье:
— Третий консул Лебрен с супругой…
— Уже? — Я посмотрела на часы: еще только пять. Мы ожидали гостей к шести.
— Хорошо, — сказал Бонапарт, надевая туфли. — Мне надо обсудить с ним дефицит государственного бюджета.
— Еще секунду. — Я замерла перед большим зеркалом, чтобы Мими застегнула на мне жемчужное ожерелье.