— Бонапарт! — прошептала я, указывая ему глазами на парикмахера.
Гражданин Дюпла засмеялся и распушил мне кудри. Он убедил меня выкрасить мои каштановые волосы смесью ревеня с белым вином, что придало им золотистый оттенок.
— Мадам Жозефина, вы настолько хорошо меня знаете… — хохотнул Дюпла.
— Слишком хорошо!
В дверях возник секретарь Бонапарта. Всегда так: сплошь суета и суматоха, с мужем поговорить некогда.
— Первый консул, министр Талейран желает говорить с вами.
Я взяла мужа за руку.
— И?.. Что же Луи?
— Он согласился, — коротко ответил Бонапарт, пожал плечами и встал.
— И это все?
— Меня здесь нет, — сказал Дюпла, роясь в коробке с гребнями. — Я невидим.
— Он собирался поднять эту тему, — понизил голос Бонапарт. — Теперь кто-то должен поговорить сами-знаете-с-кем, чтобы узнать, ответит ли эта сами-знаете-кто… благосклонно.
— Не могу найти! — всплеснул руками Дюпла, повернутый к нам спиной.
— Не думаю, что мне стоит обсуждать это с ней. — Воображаю, Гортензия воспримет этот разговор как давление. — Лучше, если это сделает кто-то за пределами семьи, так мне кажется.
— Фовель мог бы, — предложил Бонапарт.
— Конечно, могу, — сразу согласился Фовель. — А что именно, первый консул?
Вдвоем они вышли из комнаты.
— Гражданин Дюпла, я серьезно: не смейте проболтаться, — сказала я парикмахеру, как только за ушедшими закрылась дверь.
В тот же день, ближе к вечеру
Днем секретарь Бонапарта явился примерить новую куртку, модель которой я сама для него придумала. Получилось отлично, даже Бонапарт потребовал себе такую же. Я посвятила Фовеля в наши дела.
— Луи добр и заботлив, Гортензия ему нравится. Если бы они поженились… — Я обрисовала Фовелю выгоды для всех имеющих отношение к делу. — Согласна с Бонапартом: вы идеально подходите, чтобы обсудить с Гортензией эту деликатную тему.
— Мадам Жозефина, первый консул уже обсуждал это со мной, но, думаю, я не смогу…
— Вы с Гортензией вместе играете в пьесах. У вас хорошие отношения. Пожалуйста, помогите. Нам просто нужно выяснить, какие чувства она питает к Луи…
13 сентября
— Она заплакала, мадам.
— От чего же? Что она вам ответила?
Фовель пожал узкими плечами:
— Ничего. Просто промолчала.
— Значит… А что сказали ей вы?
— Что это будет в интересах страны. — Боже мой, он все испортил! — И что вы с первым консулом уже все решили.
— Разве вы не подчеркнули ей положительные качества Луи?
Фовель насмешливо посмотрел на меня:
— А у него они есть?
— Как бы невзначай вы могли упомянуть ей, как Луи добр, чувствителен и умен… И что он ее любит!
— Я пытался, мадам, но не знаю, слышала ли она меня, — надул губы Фовель. — Все это время Гортензия плакала навзрыд… Вы только не волнуйтесь!
Вскинув руки, как бы сдаваясь врагу, секретарь Бонапарта продолжил:
— Она заверила меня, что никогда не сделает ничего такого, что вас огорчит.
Гортензия попросила восемь дней все обдумать. Сейчас я, полна раскаяния, вожу пером по бумаге. Как же все не просто! Не напрасно ли мы это затеяли?
15 сентября, Мальмезон
При виде печали на лице дочери я и сама вынуждена отворачиваться.
— Она решит все сама, — шепнул Бонапарт, нежно взяв мои руки в свои.
16 сентября
Мадам Кампан сейчас у Гортензии. Слышу их голоса, приглушенные рыдания дочери. Это невыносимо…
В тот же день, позже
Проводила мадам Кампан до кареты.
— Успокоится, — кивнула она. — Тут надобно терпение.
— Он ей не нравится? — Почему моя дочь так несчастна? Мы же не просим ее выйти замуж за отвратительного старика! А ведь в наши дни такое случается часто… — У нее не лежит сердце к Луи? Странно, у нас с Бонапартом создалось впечатление, что он ей по душе.
Мадам Кампан придвинулась поближе, понизив голос:
— По-моему, она считает, что ее избранник непременно должен вызывать у нее неземной восторг.
Я поморщилась.
— Вот именно! — с жаром закивала она. — Конечно, Луи ей нравится. Просто он не ее идеал. Что ж… Гортензия всегда была очень впечатлительна и романтична. Успокоится, вот увидите.
17 сентября
Бонапарт предъявил Англии ультиматум: если мирный договор не будет заключен немедленно, переговоры прекратятся.