— Что за принц? — спросил Бонапарт, расхаживая по комнате.
— Вероятно, это лучше бы обсудить в вашем кабинете, первый консул.
— Говорите!
— Мы допросили двух слуг Кадудаля. Они сообщили, что каждые десять-двенадцать дней к Кадудалю заходил некий джентльмен среднего роста, полный и лысый. Кадудаль всегда встречал его у дверей, так что, по-видимому, это важная персона. Когда этот человек находился в комнате, все стояли.
— Полагаете, он и есть «принц»?
— Это логическое заключение.
— Принц из дома Бурбонов?
— По-видимому.
— Но не претендент на престол и не его брат?
— Герцог Энгиенский живет всего в ста тридцати лигах от Парижа, первый консул, на другом берегу Рейна — в Эттенхайме.
— Он воевал против нас в Италии, — насупился Бонапарт.
— Его называют последней надеждой дома Бурбонов. Возможно, по плану, герцог должен был приехать в Париж сразу после… — Талейран выдержал паузу, — расправы с вами. Как представитель Бурбонов, так сказать, он бы удерживал Париж до приезда из Англии претендента, который взошел бы на трон.
— Но ведь герцог Энгиенский худощав — не так ли, министр Талейран? — спросила я, повернувшись. Говорят, он очарователен, красив и, уж конечно, не лыс и не тучен. Ходили слухи, что он тайно женился на княгине Роган-Рошфор, красавице Шарлотте. — Ему, кажется, всего под тридцать, и…
Но Бонапарт с Талейраном уже шли к дверям. Их голоса затихли в коридоре:
— Мое мнение, первый консул… урок всем тем… бесконечные заговоры… пролитие королевской…
Теперь припоминаю тот разговор, фразу за фразой, и мне становится не по себе. Зачем Талейрану надо было заставлять Бонапарта подозревать герцога Энгиенского, так любимого роялистами принца из дома Бурбонов?
Откровенно говоря, я Талейрану не доверяю. Он напоминает мне змею: слишком легко меняет кожу. Он восхищается Бонапартом, даже поклоняется ему, но насколько он искренен? Известно, что он берет взятки, извлекает невероятные прибыли из своих заграничных сделок. Его «преданность», подозреваю, того сорта, что покупается за деньги.
18 марта, Париж
Сегодня утром, перед мессой, Бонапарт сказал мне так тихо, что я едва расслышала:
— Арестовали герцога Энгиенского.
— Но разве он не в Германии? — удивилась я.
— Какое это имеет значение? Важно только то, что он обвиняется в заговоре с целью убийства.
Во время долгой дороги в Мальмезон меня прорвало, и я рассказала Клари об аресте герцога Энгиенского.
— Арестован за что, мадам? — Расплакавшись, она призналась, что в юности хранила гравюру с портретом герцога в потайном месте под матрасом.
— По-моему, его собираются судить за причастность к заговору.
— Но он не может быть виновен!
— Тогда его признают невиновным и отпустят? — предположила я.
Клари очень разволновалась, и я поняла, что зря рассказала ей. Она молода и не искушена в искусстве обманывать.
— Бонапарту не следует знать, что вы в курсе, — предостерегла я, когда наша карета въезжала в ворота Мальмезона.
— Что вы, мадам, я… никогда!
— И вы должны постараться перестать плакать, — сказала я, с улыбкой протягивая ей свой носовой платок.
— Да, мадам, — всхлипнула Клари.
19 марта, День святого Иосифа
— Женщины в таких делах ничего не смыслят!
— Бонапарт, я не могу молчать.
Все мои попытки добиться, чтобы муж меня выслушал, ни к чему не привели.
— Если сейчас не действовать решительно, придется искать заговорщиков, одного отправить в изгнание, другого бросить в тюрьму, — и так без конца. Этого вы добиваетесь? Вы забываете, что Бурбоны сеют смуту во Франции. Это они хотят убить меня!
— Но что если герцог Энгиенский невиновен? Генерала Моро арестовали больше месяца назад. Если герцог Энгиенский участвует в заговоре, разве стал бы он оставаться в Эттенхайме? Слуги Кадудаля показали, что загадочный «принц» тучен. А герцог Энгиенский, говорят, худощав.
— Есть доказательства!
— Но, Бонапарт, даже если он виноват, если его осудят, — казнят, как я опасаюсь, — вся Европа поднимется против вас. Знаете, как говорят в народе? «Пятно королевской крови не смыть».
— Вы предпочтете, чтобы меня убили? — Он сцепил за спиной пальцы. — Я должен показать Бурбонам, с кем они имеют дело. Пусть ощутят вкус террора, который по их милости уже ощутил я. Пусть знают: со мною шутки плохи.