Сердце мое полно стремлением к той, которая мне дороже всех. Каждый вечер засыпаю в восторге, прижимая к губам Ваш образ. О, если бы это были Вы сами, любимая! Как жестоко время, не дающее нам соединиться!
Пишите мне, Роза. Не пренебрегайте занятиями.
2 августа
Сегодня утром стояла перед зеркалом, рассматривая свой живот, поворачиваясь вправо и влево: не видно ли каких-то перемен? Две недели назад должны были расцвести цветы…
Вторник, 31 августа
Утром проснулась, чувствуя, как нередко бывает в последнее время, тошноту, и решила, что пора обсудить этот вопрос с тетушкой Дезире. После полудня спросила ее, можем ли мы поговорить. Она пригласила меня в свои комнаты. Я чинно села на канапе и сказала ей, что мне нужен совет. Она смотрела настороженно, но с удовлетворением.
— Да?
— Как узнать, не беременна ли я?
На мгновение мне показалось, что тетушка Дезире перестала дышать, ибо движения груди у нее обычно очень заметны. Откашлявшись, она кивнула:
— Очень хорошо, — и стала отвечать на мои вопросы. Узнав, что у меня нет цветов уже более двух месяцев, она пришла в возбуждение, тотчас уложила меня в постель и с тех пор поит горячим куриным бульоном. Завтра придет доктор, чтобы осмотреть отца. Надеюсь, он освободит меня из этой тюрьмы.
1 сентября
Доктор прописал по утрам по десять капель настойки железа, мясо два раза в день, за ужином пинту пива или стакан портвейна. Мне разрешено вставать с постели, но два месяца нельзя ездить в карете. Переношу все это с радостью, сама не своя.
14 сентября, семь часов пополудни
Мсье де Богарне, узнав о моем состоянии, шлет слова любви. Но со мной случилось горе. Неделю назад у меня началось кровотечение — не сильное, но я решила остаться в постели. Меня осмотрела Мими. Ребенок не развивается, сказала она, не дышит. Она сделала микстуру из крови дракона, которую я послушно принимала дважды в день с толченым миндалем, смешанным с яичными желтками. А вчера у меня ужасно заболел живот. Мими спросила, не привести ли тетушку Дезире, но я настояла, чтобы она этого не делала.
Итак, Мими была со мной в этот ужасный час, за что я всегда буду ей благодарна. Было очень больно — я старалась не кричать, — но Мими очень помогла. Когда все было кончено, она помолилась за меня, но, признаюсь, не христианской молитвой, а тихонько напевая что-то о женских болях и земле, порождающей новую жизнь.
Я проплакала всю ночь. Больше у меня нет ребенка.
СЛИШКОМ МНОГО ОДИНОЧЕСТВА
1 ноября 1780 года, День Всех Святых
За столом маркиз и тетушка Дезире говорили о матери Мари — тете Фэнни, недавно вернувшейся из Рима. Она писательница и хозяйка салона. Недавно опубликовала брошюру «Да здравствуют мыслители!» (написанную, как настаивает маркиз, одним из ее любовников), а также любовный роман под названием «Триумф любви» (читать его тетушка Дезире мне не разрешает).
— Посетители ее салона не расходятся до пяти утра! — вскричал маркиз. — Хотел бы я знать, чем могут заниматься люди в такое время!
Было довольно забавно видеть, как он горячится.
Вторник, 7 ноября
В моей комнате стоит сладкий запах розового масла — духов тети Фэнни. Признаюсь, что покорена. У тети Фэнни маленькое личико, словно у феи. Она наносит пугающее количество косметики, особенно вокруг глаз, очень живых и красивых, и вообще донельзя театральна (с трудом верится, что болезненно застенчивая Мари — ее дочь).
Платье у тети Фэнни простое, но она носит его без корсета — я потрясена! В шляпе есть нечто мужское, что прелестно умеряется венком цветов, большим количеством которых, вопреки возрасту, она украшает одежду.
— Итак, — сказала она при нашей первой встрече, — это и есть та красавица, о которой говорит весь Париж?
Я зарделась. Если бы так было на самом деле! Я не верю, что когда-нибудь увижу Париж, хоть и живу в самом его сердце.
Она пробыла у нас всего час; пила чай, добавляя в него бренди. Маркиз охотно слушал ее рассказы, несмотря даже на неодобрение, выраженное вполне определенно. Она, похоже, знает всех: артистов и политиков, философов и поэтов, людей самых разных кругов. Фэнни только что закончила любовный роман, который скоро будет издан, но уже начала сочинять другой. Больше всего она обеспокоилась моей жизнью.