— Ах, эти короны, — сказал сегодня Фуше, — кажется, их никогда не будет достаточно.
Я так устала — устала от ссор, от интриг и сомнений! Лишь бы Бонапарт поскорее вернулся!
Вчера вечером я обрызгала покрывало на постели лимонной отдушкой, которая так ему нравится. Бонапарта нет уже десять месяцев.
Понедельник, 27 июля
В пять утра я проснулась от шума во дворе.
В спальню вбежала Мими:
— Это император!
Боже мой! Я выскочила из кровати.
— Мими, скорее неси мою лучшую ночную рубашку! — спохватилась я, ополаскивая лицо. — И новый кружевной чепец!
Я села к туалетному столику. Я постарела. Но сейчас не было времени (и не хватало света), чтобы как следует накраситься.
— Ты эту имела в виду? — спросила тяжело дышавшая Мими, ибо гардероб размещен на чердаке, куда ведет довольно крутая лестница. В руках Мими держала красивую ночную рубашку и чепец.
— Ах нет! Я имела в виду ту, роскошную… но она из английского муслина. Ладно, не волнуйся, — сказала я, схватила чепец и надела его на всклокоченные волосы. — Завернусь в шаль.
Я попудрила нос.
— Подай ту, которую я вчера надевала, розовую.
Самый подходящий цвет для утреннего освещения.
— Я видела ее в той комнате, — вспомнила Мими, вылетела за дверь и почти тотчас вернулась с нужной рубашкой. Я слегка надушила ее лавандовой водой, которую любит Бонапарт, набросила на плечи шаль, посмотрелась в высокое зеркало (неплохо: вид хоть и помятый, но эротичный), надела новые, расшитые золотом туфли и бросилась вон из комнаты.
Я стояла у парадных дверей, взирая на общую суету: пять запыленных имперских карет, форейторы и конюхи распрягают лошадей, от которых поднимается пар; слуги таскают тяжелые сундуки. Жером, Иоахим, Дюрок… все здесь, но где же Бонапарт?
И тут я услышала крик:
— Один раз я уже сказал! Я не стану повторять!
Бонапарт? Очень похоже, но голос какой-то хриплый.
— Ах вот вы где! — сказал он, возникая позади имперской кареты. Гонтье понуро заковылял к конюшне.
— О, Бонапарт! — обняла я мужа. У меня полились слезы, хоть я и давала себе слово не плакать. Очень уж трудно дались мне эти десять месяцев в одиночестве, и теперь, когда Бонапарт наконец вернулся, мужество покинуло меня.
— Почему вы плачете? — спросил он, отстранившись.
— Я так рада вас видеть…
Сказать по правде, я была сконфужена. У Бонапарта изменился голос, как и манера держаться в целом. Этот незнакомец не был мне ни мужем, ни другом, ни любовником.
— …Сир, — добавила я с виноватой улыбкой.
«Воссоединение после долгой разлуки порой чревато ссорами, — напомнила я себе. — Требуется время, чтобы снова узнать друг друга».
— Ваше величество? — Мужа Клари, мсье Ремюза, сопровождали четыре пажа. Несмотря на ранний час, они были в полной ливрее. — Мне сказали, что вы желаете говорить со мной.
Он и четверо пажей одновременно поклонились, прижимая к груди шляпы с плюмажами. Ясно, что это они отрепетировали.
— Да увольте вы наконец этого старика! Не желаю больше видеть эту физиономию. — С этими словами Бонапарт вбежал в замок, оставив меня на лестнице у входа. Мсье Ремюз галантно предложил мне свою руку.
— Не волнуйтесь, ваше величество, — прошептал он, — согласно «Кодексу», сначала домой возвращается император, а уж через несколько дней и муж.
— Разумеется, — улыбнулась я, радуясь тонкой шутке. Как ни странно, мне стало даже более одиноко, чем было до возвращения Бонапарта.
— Только не увольняйте Гонтье, — попросила я, пока мы шли за Бонапартом в замок.
— А еще лучше, — быстро добавила я, заметив неподдельный испуг на лице мсье Ремюза, — заверьте Гонтье, что его восстановят в должности, как только мой муж вернется.
15 августа, День святого Наполеона
Когда я пишу эти строки, за окнами взлетают фейерверки, озаряя тьму. В Париже царит веселье: турниры, пьесы, концерты, иллюминация и балет. Везде празднуют День святого Наполеона, императора и миротворца. Мы с Бонапартом наблюдали за торжествами с балкона дворца Тюильри. Толпа приветствовала своего героя, Наполеона Великого.
27 августа, одиннадцать часов пополудни, семейная гостиная в Сен-Клу
Во время второго действия «Цинны» я увидела на пороге зала Мими, подающую мне странные знаки.
— Меня зачем-то требуют, — шепнула я Бонапарту и вышла.
— Гортензия вернулась! — с прижатыми к сердцу руками сообщила мне Мими.
— Она здесь? Уже?