Девять.
— Впустите их, — сказал Бонапарт, глядя в сторону.
Я услышала голос Каролины и пронзительное хихиканье Паулины, вытащила сухой носовой платок и вдохнула поглубже.
Половина пятого утра
Небо светлеет. Мне кажется, я вообще не спала.
Незадолго до полуночи я уступила зову сердца. В одной сорочке прошла по коридору, освещая себе путь единственной свечой. Стражник, вздрогнув, проснулся, когда я постучала в дверь Бонапарта, и растерянно уставился на меня. Рука на рукояти сабли.
— Это всего лишь я, императрица Жозефина. — К счастью, в этот момент лакей Бонапарта открыл дверь.
— Ваше величество? — удивился он не столько моему неожиданному появлению, сколько моему наряду.
— Кто это, Констант? — услышала я голос Бонапарта. Я вошла в комнату. При свете фонаря, висевшего рядом с умывальником, я увидела Бонапарта в постели под несколькими одеялами.
— Бонапарт, я лишь хотела… — спокойно начала я, но голос вдруг зазвенел, как у обиженного ребенка. — Не знаю, хватит ли у меня сил… — выдохнула я.
Бонапарт сел в кровати, ночной колпак съехал на сторону. Рыдая, я упала в его объятия.
— Мужайтесь, — ласково проговорил он. Я коснулась его щеки, мокрой от слез. — О, Жозефина, как же мне без вас? — прошептал он, прижимая меня к себе.
Суббота, почти два часа пополудни
Скоро уезжаю, оставляю этот дворец, никогда не вернусь, покидаю свое место рядом с Бонапартом. Вскоре другая императрица — молодая, королевского происхождения и способная родить Бонапарту наследника — будет сидеть за этим письменным столом. У меня нет иллюзий. Бонапарт полюбит ее, это ее право. Она станет матерью его детей.
А я, кем буду я? Я останусь «той другой», стареющей в одиночестве.
Всю комнату сверху донизу я обрызгала лавандовой водой. Бонапарт никогда меня не забудет.
Без даты
— Мам, ты готова? — Гортензия легко тронула меня за плечо. Ее касание придало мне сил.
— Как быть с мопсами? — спросила я, опустив на лицо вуаль, чтобы скрыть дорожки от слез на щеках. Два дня тому назад одна из собак ощенилась.
— Не волнуйся, они поедут в карете мадемуазель Аврильо, — сказала Гортензия, взяв меня за руку. — Вместе с канарейками, — с улыбкой добавила она.
Слуги выстроились в передней. Когда я спустилась туда, все мы заплакали, рыдания эхом отдавались от мраморных стен. Я ничего не видела от слез и не сделала бы ни шагу более, если бы Гортензия не тянула меня вперед.
— О господи! — сказала она, едва ступив за дверь. Во дворе, под холодным зимним дождем, собралась целая толпа.
— Это добрая императрица Жозефина! — воскликнула какая-то женщина.
Гортензия торопливо провела меня к карете. Лошади пошли быстрым шагом, и моя дочь плотно задернула кожаные занавески. Я не оглядывалась.
III
ТА ДРУГАЯ
РОЖДЕНИЕ НАСЛЕДНИКА
Воскресенье, 17 декабря 1809 года, Мальмезон
Утром проснулась, заслышав, как Мими напевает знакомую креольскую песенку.
— Он приехал, — сказала она, заглянув за полог кровати.
— Бонапарт? — Я села, сердце так и прыгает в груди.
— Император ожидает вас в саду, — сообщил адъютант, которого я не узнала. Он не обратился ко мне «ваше величество» и не поклонился, лишь кивнул.
— Под дождем? — удивилась я. Он чуть накрапывал, но все равно на улице было сыро. Я послала Мими за сапожками и зонтиком — но не английским, — а также за пелериной и шляпой.
Адъютанты следовали за мной, как тени, до калитки розария. Бонапарт в знакомом сером сюртуке расхаживал туда-сюда в дальней его части. Он повернулся ко мне лицом и прикоснулся к треугольной шляпе, как бы отдавая мне честь.
Адъютанты выстроились вдоль забора как часовые, — достаточно близко, чтобы наблюдать, поняла я. Бонапарт, стоило мне приблизиться, сделал шаг назад. Объятий не будет.
— Не ожидала увидеть вас так скоро.
Я судорожно вдохнула раз и другой, чтобы успокоиться. «Мои слезы его огорчат», — подумала я.
— Мне надо было знать, как вы поживаете. — Бонапарт казался мрачным, его покрасневшие глаза выдавали беспокойный сон.
Я не смела ответить, боясь произнести правду.
— Давайте пройдемся, Жозефина, — ласково предложил он, протягивая мне руку.
17 декабря, восемь часов пополудни
Мой друг, Вы сегодня слабее, чем должны быть. Нельзя поддаваться такой разрушительной меланхолии. Вы должны найти счастье и, прежде всего, заботиться о своем здоровье, которое для меня драгоценно.