В итоге мы обе расплакались.
— Ох, прости меня, мама! Последние два дня выдались просто ужасными.
Тут-то и выяснилась причина скверного настроения Гортензии. Оказывается, после долгого и трудного путешествия в Блуа императрица Мария-Луиза заставила ее ждать, а когда наконец приняла, сказала, что, вероятно, будет лучше, если Гортензия побыстрее уедет, ведь отец Марии-Луизы, император Австрии, уже едет в Блуа, чтобы забрать свою дочь. Единственное, о чем беспокоилась императрица, — это о том, что отец может заставить ее последовать в изгнание за Бонапартом.
Услышав это, я некоторое время сидела молча.
— Но я думала, Мария-Луиза искренне привязана к Бонапарту? Ведь ты мне сама говорила, что она не может вынести разлуки с ним даже и на день.
— Я так думала, мам.
Бедный Бонапарт! Все бросили его, даже жена.
— А мальчик? — Как же сын, которого Бонапарт так любит?
Гортензия грустно улыбнулась.
— Он был так рад повидать Пети и Уи-Уи. И знаешь, что он им сказал? Что он больше не король, потому что у него нет ни одного пажа. Мадам де Монтескье сказала мне, что он плачет о своем папе.
Я встала, подошла к камину и протянула руки к углям.
— Я бы сейчас же поехала к Бонапарту, если бы могла.
Подойдя, Гортензия обняла меня за плечи.
— Я знаю, мам.
Ранний вечер
Увидев всадника, галопом скачущего по аллее, я несколько растерялась. Мужчина казался знакомым, но я далеко не сразу признала его. Вглядываясь, подошла к калитке сада с полной корзинкой роз.
— Мусташ, это вы? — Я все еще сомневалась. — Что случилось с?..
Лишившись дара речи, я указала на его верхнюю губу.
— Сбрил и отдал императору, — заулыбался Мусташ, вручая мне письмо. — Я сказал ему, что он уже владеет моим сердцем, а теперь может получить и усы.
«Как трогательно», — хотелось мне сказать, но я молчала.
Письмо было от Бонапарта.
Фонтенбло
Я писал Вам восьмого числа сего месяца (это была пятница), но, видимо, Вы не получили моего письма. Сражение еще продолжалось, поэтому тот листок, возможно, был перехвачен.
Не буду повторять уже написанного: я жаловался на сложившиеся обстоятельства. Сегодня мне намного лучше. Чувствую, что избавился от тяжелейшего груза.
Сколько всего так и не было сказано! Сколько людей составили ложное мнение! Я упростил жизнь тысячам бедняков, и чем они ответили мне? Они меня предали — все, как один. За исключением верного Эжена, столь достойного Вас и меня.
Прощайте, моя дорогая Жозефина. Смиритесь, как смирился я. Никогда Вас не забуду.
МОЕ СЕРДЦЕ ОСТАЕТСЯ С МУЖЕМ
Вторник, 19 апреля 1814 года, Мальмезон
— Французский посол в России желает говорить с вами, ваше величество.
Арман де Коленкур! Наконец-то.
— Спасибо, что так быстро приехали, — поблагодарила я, стоило нам завершить обмен любезностями и посетовать, как это теперь принято, что мир изменился и что все мы довольно фальшиво играем свои новые роли.
— Я намеревался посетить вас в любом случае, ваше величество. — Его голубые глаза смотрели печально, смиренно.
— Это касается императора?
На мгновение он растерялся. Которого из императоров?
— Насчет царя Александра, — виновато улыбнулся он.
— Но вы же видели Бонапарта? Были в Фонтенбло?
— Да, ваше величество. Я был с ним в этом… в этом ужасном испытании.
— Я так ждала новостей о нем, Арман, — отбросила я формальности. — Мне рассказывали ужасные вещи.
Я помяла в руках уже влажный носовой платок.
— Я слышала… — Как произнести это вслух? — Правда ли, что император пытался?..
— Боюсь, что да, ваше величество, — выпрямился в кресле Арман. — Не знаю, известно ли вам, но перед последней испанской кампанией император стал постоянно носить на шее маленький мешочек, подвешенный на ленту. В нем была ядовитая смесь красавки и чемерицы Лобеля на случай, если Бонапарта захватят в плен. Он проглотил содержимое мешочка, но смесь успела потерять силу. — Он печально улыбнулся. — Можете себе представить досаду императора.
— Но ему, должно быть, было очень нехорошо.
Мне стало мучительно горько от этой мысли. Бонапарт так чувствителен! Малейший пустяк причиняет ему ужасную боль.