Земля под ними задрожала. Скользящие картинки, словно два огромных, в полнеба, экрана, приближались с обеих сторон с одинаковой скоростью. Фомину стало жутко до боли в животе, чтобы как-то с этим справиться он стал декламировать:
— Но вот уж близко. Перед ними уж белокаменной Москвы как жар крестами золотыми горят старинные главы… Как часто в горестной разлуке, в моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе! Москва… как много в этом звуке…
— Все! Смотри! — крикнул Доктор, дико оглянувшись на декламацию.
И створки зеркал сомкнулись на них. Фомину показалось, что внутри его разорвалась бомба и его словно потащило со страшной силой в разные стороны.
— Я тебя найду-у-у! — услышал он далекий голос.
Вот, спасибо, не надо, подумал Фомин, и дикая боль пронзила все его существо. Он закричал и почувствовал себя сразу в нескольких местах: руки, ноги, голова… и прочее. Это было бы некстати, пронеслось у него в голове прежде, чем ее распороли зигзаги боли. Раздался еще один взрыв и больше ничего не стало…
«Что-то я должен был вспомнить, кажется…»
Трель звонка вырвала его из обычного утреннего оцепенения.
— Да?
— Ты меня с ума сведешь! — закричала в трубке Ирина. — Ты где? Они требуют выкуп?
— Стоп-стоп-стоп! — опешил Фомин. — Ты о чем? Я дома. Кто требует выкуп? У кого? У тебя требуют выкуп?
— Они запретили тебе говорить, да? Ты не можешь говорить? Они тебя били? — кричала Ирина в трубу телефона так, что у Фомина звенело в голове.
Утро начиналось в очень быстром темпе. Впрочем, не утро, часы показывали три пополудни.
— Постой, постой, я ничего не понимаю! — перебил он ее. — У тебя что-то случилось? Почему меня должны бить? Кто?
— Не надо так со мной, Андрон! Я все понимаю! Ты не можешь говорить! Что они требуют?
«Блин!» Фомин даже огляделся кругом — никого!..
— Да что ты понимаешь?! Кто они?.. Почему я не могу говорить?.. Можешь ты объяснить толком, наконец?! — взорвался он.
Сонной одури как не бывало! Зато запахло сумасшедшим домом.
— Я, кажется, тоже перестаю понимать, — сказала Ирина потерянно. — Ты где, дома?
— А где же еще? Ты же сама звонишь!.. Конечно, дома!
— Я сейчас приеду! В милицию позвонить?
— Зачем?!!
— Поняла! — четко отрапортовала Ирина. — Буду одна!
— Да не…
Но Ирина бросила трубку. Дурдом, подумал он, что с ней стряслось?..
— Там все в крови, тебя нет, разгром, бар пустой! Бармен тоже куда-то исчез! — тараторила Ирина у него на груди, и вдруг заплакала.
Распахнутая настежь входная дверь скрипела от сквозняка.
Ирина вихрем ворвалась в квартиру и повисла на нем, бормоча что-то несусветное. Он не успел ничего сказать, а уже слезы, объятья, крики…
— Ты меня прости-ишь? — тоненько затянула она.
Фомин непонимающе уставился на нее.
— Я тебе не верила!
— Ирина! — встряхнул он ее. — Ты можешь объяснить, наконец, что случилось?
Она достала было платочек, чтобы остановить слезы, но они остановились сами, когда она посмотрела на него.
— Как что? — спросила она, невольно снижая голос, как человек, который старается разобраться, почему его обманывают. — Тебя же похитили!.. Эти, из сна! Где они?
— Кто?! Какой сон?! Что ты несешь, опомнись?!
Настал черед обалдевать уже Фомину.
— Эти… толстяки из космоса, — проговорила Ирина, бледнея и все еще не веря ему.
Взгляд ее в тревоге бегал по его лицу, пытаясь что-то отыскать.
— Ну перестань! — попросила она умоляюще.
— Ну, девочка моя! — только и мог сказать Фомин, и внимательно посмотрел на нее.
— Не смей на меня так смотреть! — закричала вдруг она, и ударила его по груди. — Ты за кого меня принимаешь, а?! Хочешь сказать, что не было этих трех толстых, которые тебе снились?!
У Фомина глаза на лоб полезли…
— И я, как дура, в милиции все объясняла! А ты хочешь сказать, что этого не было? Не было, да? — Она колотила его по груди. — Не было?.. Да у меня свидетели есть! Весь бар! Там все разбито!..
Фомин понял только то, что у нее истерика и абсолютно непонятно из-за чего. Какой-то сложный бред: толстяки из космоса, выкуп, милиция… Еще вчера она совершенно спокойно хотела его оставить и даже сказала, что выходит замуж. Не из-за этого же она так внезапно помешалась! Сон?.. Перепутать сон, причем даже не свой, а чужой, с явью, и от этого впасть в истерику?
Фомин ничего не понимал, а Ирина продолжала горячо нести свой бред. Он едва уложил ее и заставил принять таблетку, которую нашел у нее же в сумочке. Ирина стала потише, видя его искреннее участие, и в то же время испуганнее.