Похоже, ничего особенного с сэром рыцарем не случилось. Ну получил удар, ну полетел!.. А теперь вернулся! Какие проблемы? Никаких!.. И Раш первым нанес удар в подтверждение этого, у Фомы просто рука не поднялась на восставшего из хлама. Из покореженного шлема, в такт ударам, раздавалось хрюканье, оно же раздавалось, когда по шлему бил Фома.
«Нет, с мозгами у них точно все в порядке — противоударные! И плохо взбалтываемые!»
Публика ревела, требуя смерти графа обманщика. Раш через минуту сражался уже так, словно ничего не произошло. Он нанес несколько мощных ударов и Фома, опустив руки, ошеломленно покачнулся. На притихших трибунах кто-то восторженно завизжал, словно привинчивал этим звуком низкое небо к высокой арене.
Раш не замедлил с ударом. Он со всхлипом сделал этот страшный выпад и его меч, описав зловещую дугу, вонзился в… землю. Фомы там не было.
— А-а? — хором спросили зрители друг у друга и у себя: где, мол?..
А он был уже сзади, этот сукин сын, и успел нанести три удара по отзывающемуся, как барабан, шлему, пока Раш неуклюже разворачивался. Фома бил плашмя, ну не мог он убивать вот так!
Повернувшись, Раш еще раз получил по голове, нанес неконцентрированный удар куда-то в сторону Фомы, получил еще… еще… еще… Наконец, колени его подогнулись и он, как бы нехотя, стал оседать на песок арены. Устал. Так же, нехотя, похлопали и трибуны.
Следующий поединок был ярким, но коротким. Рыцарь Черной Башни покорил Заснеженную Вершину, не потратив лишней секунды. Он сшиб противника с коня, а потом добил его в рукопашной. Все были в восторге, кроме рыцаря Вершины, разумеется. После этого в турнире был объявлен перерыв. Доктора никто не вызывал, а его очередь не подошла, он так и простоял в позе свободного художника, рисуя древком копья на песке.
— Эй, Архимед! — окликнул его Фома, труся мимо на вороном. — Квадратуру арены вычисляешь?
— Да видел я твои фокусы, видел! — отмахнулся Доктор. — Только с этими отмороженными быками они и могут проходить!
— Н-да? — обиделся Фома (все заодно, даже Доктор и тот слова доброго не скажет!). — Зато какую загадку я загадал своим неприятелям, пусть гадают с какой руки я буду неприятен!
— Тоже мне стихийное бедствие! Только со мной такие штучки не пройдут, знаешь, чем это кончится!
— Док, неужели мы с тобой будем драться, ты разве ни под кого не ляжешь?
— Я-то лягу… а ты полюбуйся, кто у нас в главной ложе!
— Милорд?.. — Фома задрал голову.
Рядом с Кортором, в смиренном злате-серебре-парче-атласе придворной дамы сидела Мири. Он поднял копье в знак того, что заметил. Мири весело блеснула глазами. Было видно, что она в ложе своя.
— Чертовка, дрянница! — ругался Фома, проезжая мимо Доктора в очередной раз. — Она дочь Кортора! Ключница, блин!
— Это что-то меняет?
— Это меняет всё, а я об этом узнаю последним!
— Я думаю, Кортор зашлет тебе лучших сватов Большого Круга!
— Это когда же сватов к жениху засылали?
— А вот сейчас как раз тот самый случай. Впрочем, он по любому зашлет!
Фома больше не смотрел на дрянную девчонку, которая ночью дышала с ним одним воздухом, а сейчас сидит с его возможными соперниками и смеется. Ключница!.. Чтобы не вызывать подозрений излишним общением с Доктором, он подъехал к сэру Тропу и выразил восхищение его филигранным владением копьем.
— Ваш противник рухнул словно прямой — в лузу! — подметил он.
Троп, считавший себя непревзойденным бильярдистом, с достоинством принял поздравления и сказал, что будет рад встретиться с графом и за бильярдным столом, буде они разминутся здесь, на ристалище. Фома с чувством пожал ему руку, рука была крепка, как у Командора.
Следующие два поединка закончились печально, причем едва начавшись. Одного рыцаря задавила при падении лошадь и его унесли едва живого — не повезло, сочувствовали трибуны, а во втором случае, рыцарь Заветного Грота, еще не доехав до своего соперника, вдруг грянул оземь, как колода — удар. Следующий удар хватил трибуны — Доктор вызвал Черную Башню.
«Ё-оооо!» — подумали они, не догадываясь, что тот просто убирает с дороги Фомы, а может и своей (кто знает этих докторов?) самых опасных противников. Это был поступок. Меланхолический убийца продолжал их удивлять, не меньше наглого графа, публика восторженно и одобрительно гудела. Башня ни в чем не уступал их поверженному любимцу, сэру Рашу, а в некоторых аспектах, таких как расчетливость и ловкость, даже превосходил.
Предвкушение хорошего поединка утихомирило трибуны, как лес перед грозой; прозвучал сигнал.