— Кто победит в турнире?
— Рэ! Рэ! Рэ! — отозвалось под сводами столь грозно, что почудился моцартовский «день гнева», впрочем, это никого не напугало.
— И это все ваши чудеса, барон? Акустика действительно хорошая, но не более. Может и в самом деле поставим здесь хор. Ступайте-ка в зал, господа, да приглядите за этими рыцарями из деревень, некоторые из них уже сами, как зигзаги!
Послышались удаляющиеся шаги.
— Стойте! — вдруг вскричал барон и шаги стихли. — Слышите?
— Я-а! Я-а! Я-а! — звучало теперь в зале.
— Да здесь какой-то шутник прячется! — зычно сказал генерал. — Или это вы шутите, барон?
— Да что вы, ваше превосходительство!
— Он-он-он! — настаивало эхо.
— Ну вот и проверьте здесь всё, раз вы такой затейник! И доложите мне!.. Полковник, вы мне нужны! Поскольку организация встречи возложена на нас с вами…
Голоса стали удаляться.
— Бля! — взорвал тишину сдавленный голос барона, когда шаги перестали быть слышны. — Вечно я крайний! Вот вам!
Он, видимо, что-то изобразил, потому что послышался хлопок по одежде. Фома ясно представил — что, везде одно и тоже!..
— Вам-вам-вам! — сразу же отозвалось эхо.
— Ты еще, твою мать! — возмутился барон.
— Мать-мать-мать!.. Тьма-тьма-тьма! — понеслось довольное эхо по акустическим каскадам зала. — Мать-мать-мать!..
— Они издеваются надо мной, а я — идиот! — продолжал изливаться барон, как это иногда делают люди, уверенные, что их никто не слышит.
Он скорым размашистым шагом пересекал зал, и теперь Фома видел его, но барон графа, в тени монстров, видеть не мог.
— Да что я в самом деле? Ничего я проверять не буду! Что здесь проверять?! — Барон, остановившись в центре зала, в исступлении топнул ногой. — Ну, кто здесь может быть, кроме дурацкого эха?!
И внезапно смолк. Ему показалось или эхо что-то ответило?.. Теперь, когда пыл его остыл, было непонятно, разговаривает ли барон от раздражения или таким способом пытается избавиться от невольно возникающего, среди огромного полутемного зала с монстрами, страха.
— Никого, — поэтому сказало эхо, снова.
Тишина стала такой, что зазвенело в ушах. Барон, по видимому, умер стоя. Фома засмеялся:
— Кто ты такой, чтобы строить планы, червь? А если об этом узнает Милорд?
Он импровизировал, впрочем, здесь о чем ни говори, все равно это будет касаться Милорда. Барон начал приходить в себя, чтобы окунуться теперь уже в ужас:
— Что? Кто, здесь?! — заметался он по залу, озираясь.
— Я эхо, меня создал Милорд, создавая замок. Вспомни, барон, сколько заговоров было пресечено в самом корне именно по тому, что заговорщики шептались по углам. Так что не тяни, ибо Милорд уже завтра будет знать, с кем ты, с ним или с полковником!
Осознав весь ужас своего положения, барон поступил мудро и достойно, как настоящий бизнесмен.
— Это не я, это полковник! Это он хочет сместить Кортора, женившись на Мири!
— Но ведь Кортор только начало, барон! Кто дальше?
— Нет, только не это! Я только хотел отомстить Кортору за то, что он отлучил меня от Большого Круга! Но я… дальше я ничего… я… я…
Барон упал в обморок. Перед сверхъестественным мы все дети, мало храбрецов, а когда тебе обещают еще и встречу с Милордом, лучше сразу падать, вдруг пронесет. Фома даже понюхал барона на предмет будущей встречи: нашабренные усики, романтические бачки, — красавчик!..
— Чаю, водки, мороженного!..
Фома сорвал взоры всех присутствующих, когда наконец появился на банкете, во-первых, беспардонно опоздал, во-вторых, такой герой, в-третьих, хромал, как черт об «отче наш» да еще и кричит, в-четвертых! Но сам он смотрел только на столы…
— Что это?
— Нога дракона в жела…
— Плев-вать! Дав-вай!..
Фома вгрызался в окорок. После того, что он видел, нога дракона казалась не страшнее куриной. Теперь он поражал окружающих еще и своим аппетитом. Расправившись с драконом, птеродактилем, кикиморой болотной и еще какой-то гадиной, он, наконец, рассеянно осмотрел зал. Сытый взгляд его был добр, но тяжел.
Бал был в разгаре. Музыка. Танцы. Слегка морозило. Но это уже только бодрило, от съеденного под «зигзаг». Найдя взглядом то, что искал, Фома маханул еще, прямо из китайского чайника, и хромая направился к бильярду.
— Док, я в восхищении!.. — Доктор гонял шары в одиночестве. — Ты был краток и жесток, как Хемингуэй. Взял мужчине выбил глаз!
— Зато ты был нежен, как Скотт, который Фицджеральд, описывая ночь… чуть не размазался по арене, — отмахнулся Доктор. — Ты где пропал?