— На пяти шагах!
— Что? — Фома был поражен. — Стреляться?!
Он посмотрел на окружающих, словно спрашивая: я не ослышался? мы все здоровы?..
И снова увидел глаза Доктора. «А я тебе говорил!» — говорил его взгляд.
Да, Доктор не раз предупреждал его, что в Томбре, возможно смешение совершенно различных уровней цивилизации. И коль скоро унитазы и горячая вода в замке Милорда соседствуют с выгребными ямами и колодцами в самом Ушуре, а дикие, племенные нравы, царящие в обовшивевшей столице — с образованным высшим классом, принимающим ванны и психоаналитиков после обеда, и наконец, повсеместная боязнь огня, наряду с применением суперсовременного оружия, позволяющего Томбру не только противостоять Ассоциации, но и теснить ее, — коль скоро, все это возможно, почему бы не пострелять из кольта 45-го колибра в перерывах между рукопашными?
Вспомни изломанное пространство, говорил он Фоме, а временная составляющая изломана здесь не меньше, ведь время не существует без пространства, здесь возможно всё! Но Фома, горячо принимая горячие ванны и унитазы, с гимном во славу Милорда при сливе, все-таки не был готов к револьверной стрельбе. Зачем тогда, рыцарские турниры, если можно пострелять претендентов за день до него?!
— Вы боитесь? — усмехнулся барон, видя, как растерянно озирается граф.
Сам он уже полностью овладел собой, красота его стала жестокой, если не убийственной.
— Признаться, не ожидал, — невольно ухмыльнулся Фома, все еще пребывая в легкой эйфории по поводу пистолетов. — Такой праздник!.. Если вы еще скажете, полный барабан, я пойму…
— Полный барабан! — залихватски подтвердил Дрилл, опять не дослушав.
— … что вы полный идиот!
Поняв, что снова нарвался на оскорбление по собственной глупости, барон сузил глаза и с ненавистью прошептал:
— А за эти слова я отстрелю вам уши!
— Прекрасный выстрел, барон!
Восхищенный вздох присутствующих завершил обмен любезностями. Давно так душевно не разговаривали перед поединками, всё молчком да тычком: «ты чё? — а ты чё?» — и насмерть.
Хищные глаза полковника, полыхающие мрачным удовлетворением — последнее, что видел Фома, расходясь с бароном. Полковник может быть доволен, он выигрывает в любом случае.
Огнестрельное оружие, а именно, дуэльные пистолеты существовали только в замке, специально для таких случаев, это было одним из антикварных развлечений Милорда — смотреть, как его люди убивают друг друга. Все остальное стрелковое оружие находилось на периметре боев с Ассоциацией, в плотных реальностях, вроде Спирали и Кароссы. Это Фома успел узнать от своего молоденького секунданта, пока они шли в дуэльный зал.
Молодой человек страшно волновался, никто не хотел быть секундантом графа и его просто обязали. Поэтому он выкладывал все, о чем ни спроси, забывая даже удивляться, что спрашивают о таких общеизвестных вещах. Два револьвера времен вестернизации Америки хранились у мажордома под замком и выдавались, в отсутствие самого Верховного, только Кортору.
Кортор не замедлил явиться и в глазах его Фома прочел смерть. Мири?..
Впрочем, рассуждать было некогда. Фома проверил барабан, барон сделал несколько вызывающих гимнастических упражнений, от барьера, на специально выложенной красной ковровой дорожке, отмерили по пятнадцать шагов в обе стороны и зачитали немудреные условия поединка. Сюда же, в дуэльный зал, перевели и оркестр и он играл тихую, сосредоточенную музыку: мол, mementomori, Shopin…
Зрители, а здесь были, естественно, все, кого пригласили на банкет, разместились на трибунах и там уже весело бегали разносчики сластей и вина. В общем, поголовный настрой был хорошим — убийственным, и лучше всего его выражал плакат над тренировочной мишенью в углу зала: горе побежденным!
«Мило!» — восхищался Фома, ответно маша Пуе, которая восторженно кричала ему что-то насчет того, чтобы он не расстраивался, если его убьют: она будет плакать!.. «Правильно, зато вечер удался!»
— По сигналу сходитесь и стреляйте! — объявил распорядитель, посовещавшись с секундантами.
— Сходимся и стреляем или стреляем и сходимся? — уточнил Фома. — Или то и другое вместе?
— Как угодно! — был ответ, и дуэль началась.
«Господи, сколько хороших людей убито в этой невинной забаве!» — не то чтобы спросил с упреком, но горестно воскликнул Фома в своем сердце.
«Много, — услышал он в ответ, — а будет еще больше!»
«Как ты велик, Господи!» — умилился Фома, и посмотрел через барьер совсем по-другому…
Барон был красив, нет — прекрасен! Купидон, вдруг собравшийся воевать, потому что вспомнил, что его папаша — бог войны, несмотря на то, что мамаша — сама любовь. Он скинул отороченный дорогим мехом ментик, который здесь носила золотая молодежь и остался в алом доломане. Впрочем, и доломан ему мешал — несколько теснил своими шелковыми шнурами, и барон, сорвав и его, продемонстрировал миру белоснежную сорочку в кружевах и фамильных вензелях.