— Я не сумасшедший, да и ты тоже. Мы здесь оказались из-за дыры, которая схлопывается и выбрасывает тебя все время почему-то сюда…
Вот этого-то Фомин, выздоровев, слышать уже не мог, наслушался.
— Послушай, это даже не смешно. Ты травишь себя и меня. По отдельности мы бы уже давно выписались отсюда. А так — подогреваем сумасшествие друг друга. Один подлечится, другой подоспеет с крышей на сносях и дружеским сотрясением мозга. Так и помогаем друг другу. Сколько раз ты бил мне по башке?.. С этими дырами у тебя определенный бзик, правильно Фима говорит.
— Фима… — Доктор посмотрел на него с сожалением. — Ты что еще не понял, что Фима — это Лоро? А Вера — Лилгва твоя ненаглядная!
— Ага!.. — Фома коротко хохотнул от безнадеги случая. — Фима у нас Лоро, Вера — Лилгва, Маркин — Меркин…
— А ты кто — каппа? — засмеялся он, уже горько. — Осталось только мне снова взбеситься и признаться, что я Милорд — и нас, после такого взаимного признания, ждет новая порция циклодолбона и курс повышения IQ, путем дренажной лоботомии! Книги начитался?
— Да не читал я её вообще, твою книгу, в глаза не видел, я и так все знаю!.. — Доктор был вне себя, и кровать яростно сотрясалась. — И когда он узнает, как попасть за Черту, он тебя уничтожит!
— Как?.. — Фомин постарался задать этот вопрос, как можно осторожнее, чтобы Доктор не сломал кровать.
— Да хоть как, по любому! Он уже спрашивал у тебя о Черте, о твоем замке? Развяжи меня!
— Естественно, спрашивал!.. — Фомин благоразумно пропустил просьбу мимо ушей. — Он хочет понять мой бзик, как доктор, чтобы вытащить меня. И всё. Это терапия. Он даже просит меня закончить книгу, чтобы я сам для себя мог проговорить все это и избавиться. Что здесь такого?
— Фома-ааа! — застонал Доктор. — Ну как еще я могу тебе это доказать?.. Развяжи мне руки и я тебе сразу докажу!
— Да не надо ничего доказывать… — Пожал плечами Фомин. — Все и так ясно.
— Что тебе ясно?! — Доктор неожиданно успокоился, руки, рвущие привязь, ослабли, он умоляюще посмотрел на Фомина. — Ну хорошо, тогда… прошу тебя… убей Лоро!
— В смысле, Ефима? — не понял Фомин, хотя и это звучало не менее дико.
— Нет, Лоро!
— Как?!
— В книге!
— В книге?!
Фомин уже точно знал, что разговаривает с неизлечимым и главное очень опасным сумасшедшим, Доктор же продолжал, словно бредя:
— Пиши книгу, как он просит, но убей его там!
— И… что?
— И тогда его не станет и здесь.
Фомин потрясенно молчал. Силлогизм Доктора, несмотря на всю его фантастичность и мрачный мистицизм, поражал красотой и потусторонней или, вернее, по-индуистски надмирной логикой воздаяния. Он предлагал использовать собственный инструмент кармы, так сказать, «карма» нный Божий Суд.
— Ты… далеко ушел, — восхитился он.
— А ты напиши, посмотришь! — усмехнулся Доктор, вновь обретая равновесие. — И вот это, кстати, напиши, как мы освобождаемся отсюда. Пиши-пиши! Он же тебя все равно никуда не отпустит — убьет, залечит, не знаю как еще, но не отпустит. Пока ты пишешь, он тебя не тронет, а ты заодно проверишь мой постулат, который тебе кажется безумным. Хуже-то тебе не будет, а вот лучше…
— А вот лучше будет точно! Пиши, Фома! — услышали они оба.
Повернувшись, Фомин увидел Ефима в совершенно диком для психушки виде. Через все его лицо от уха до нижней скулы шла глубокая кровавая ссадина, в окружении других, помельче. Ссадина была свежей и еще сочилась сукровицей. Вера? Не может быть!.. Белоснежный халат был разорван в нескольких местах и запачкан кровью и еще чем-то буро-зеленым, как химреактив. Руки Ефима были тоже в крови и держали тяжелую связку ключей, как оружие.
— Я смотрю, ты на поправку пошел? — обратился он к Доктору, пока Фомин, изумленный его видом, осмысливал происходящее уже в новом свете.
— Советы разумные даешь, — продолжал Ефим, словно сам не был похож на безумца, сорвавшегося с капельницы. — Какая логика! Это не ты дал совет Толстому столкнуть Анну Аркадьевну под поезд, мол, тогда и Софочка его, глядишь, осаркомится со своей ежедневной нудятиной!
С ним что-то неуловимо происходило — в лице, в повадках. Он стал хищно гибок и экономен в движениях, как большое плотоядное животное, когда подходил к Доктору, вращая тяжелыми ключами на дужке, будто кистенем.
Доктор замер. Фомин, онемев, тоже не двигался. Ему было не по себе, как бывает при внезапном соседстве с диким зверем, словно в палату вошел, вместо врача, раненый белый медведь. Он впервые по-настоящему желал, чтобы это был бред.