— Только загнулся-то он сам, с его Иваном Ильичем, а не она… — Ефим перехватил связку поудобнее. — Что ты плетешь, безумец? Какой Лоро? Что ты людям голову морочишь, помело? Совсем крыша потекла?
Доктор, в отличие от Фомина, нисколько не испугался Ефима, хотя и побледнел.
— А ты покажи спину, софочка, — попросил он, — куда тебе влепили на экзаменах!.. Фома, ты помнишь, свой выстрел… место?
Фома кивнул неуверенно:
— Крестец?
— А?.. — Доктор обращался снова к Ефиму. — Слабо поясницу показать больным, доктор, раз уж вы так уверены, что это бред? Это же не задница. Почему бы не развенчать?
— А-ааа!.. — Ефим схватил Доктора и стал рвать на нем одежды. — Пожалел с-суку, сразу не сжег!..
Фома угрем соскользнул со стула под кровать, потому что изменения в Ефиме происходили уже зримо и от того совершенно отвратительно, вид его стал ужасен. Шелуха человеческого мокро взорвалась на нем струпьями и из этого сочева на свет показался монстр кровавого цвета и гораздо больше человеческого футляра.
Лоро! Знакомство с Лилгвой не пошло ему на пользу, он видоизменился, но был неистребимо похож на главного оператора Системы. Фома замер под кроватью, а Лоро, склонившись над Доктором, прошипел:
— Но теперь-то ты, оборотень, мо-ооой!..
Слюна капала Доктору прямо на лицо, он в последнем отчаянии напрягся и вдруг почувствовал, что руки свободны — Фома! — и, более того, наполнены бешеной энергией удара. Они сами, схлестываясь, нашли объект приложения — голову Ефима.
Удар!.. Он был страшен, словно сошлись два механических молота, и размозжил голову монстра. Раздался отвратительный хруст раздавленных костей и плоти, Ефима отбросило к стене. Доктор с рыком прыгнул на него…
Теперь Фома наблюдал схватку двух монстров, каждый из которых был по-своему прекрасен, но не для его покосившейся психики. Господи, господи, шептал он, схватившись за голову, когда же все это кончится?! Он не заметил, как очутился в палате, забился в постель, чтобы не слышать вой этих чудовищ. Это его место, это его дом, плакал он…
Доктор ворвался в палату, как смерч, по неземному страшный и в сиянии невероятной мощи.
— Ты пойдешь со мной!
— Не-ет! — закричал Фома. — Не хочу! Я уже там бы-ыл! Помогите!
Но кто?.. Сокамерники отчаянно спали, зарывшись в подушки, боясь встретиться глазами с монстрообразным Доктором. Дом, его родной дом, был странно пуст и тих.
— Граф, граф!.. Очнитесь!..
Фома с трудом разлепил глаза. Над ним склонилась Мири. Он лежал на краю бассейна.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, вернее, прохрипел, потому что голос его не слушался.
— Меня кто-то позвал и сказал, что вы здесь…
Она запоздало возмутилась:
— Это я должна спросить, что вы здесь делаете?!
— Купался, — прокряхтел Фома, тщетно пытаясь встать.
— Купались? Здесь? Вы шутите?.. — Мири заметила, что костюм на нем влажно блестит. — Вы что, действительно?.. — Широко раскрыла она глаза.
— Да, только забыл раздеться… — Фома попробовал встать еще раз, тело было чужим, негнущимся. — Помоги мне. И помолчи… пока. Куда мне идти?
— В каком смысле, куда?
— К себе!
— Туда! — показала она, и неожиданно добавила, вернувшись на «ты». — Ты меня простишь?
— Я еще не умираю.
Она опять осталась у него. Каждые три минуты она поднимала голову с его груди и спрашивала:
— Тебе лучше? Согрелся?
Что он мог ей на это сказать? Его колотило, он чувствовал себя так, словно проглотил огромный кусок льда, словно был вморожен в ледяную глыбу. Холод изнутри — самое мерзкое (даже по этимологии!) ощущение, которое может испытать теплокровное животное — человек. Наверное, поэтому приближение смерти так мучительно и ужасно, она идет снизу вверх, замораживая сосуды, по которым струится жизнь и жертва это чувствует.
Мири обложила его одеялами, подушками, прижалась к нему.
— Теплее?.. Тебе теплее?.. — Потом вдруг глаза ее загорались неистребимым любопытством. — А как ты там очутился? Ты правда купался? Не помнишь?.. А как выбрался, если не помнишь?..
Действительно, «как, если не помнишь»? Вот логика!
— Там ведь нельзя купаться, там грудры!
Значит, этих тварей зовут грудрами.
— Да если бы и не они, все равно нельзя, там все сгорает!
Фома перестал слышать, что она говорит, хотелось остаться одному, почему-то казалось, один он согреется быстрее. Маленькая, теплая девочка. Он уснул, когда она забралась под все одеяла и прижалась к нему, отдавая свое тепло.
32. Тара-Кан, день третий. Боги Большого Круга