— Ааа!.. — Врывался шум арены, когда дверь в помещение отворялась.
Правда, не ясно, почему это происходит и со всеми ли? Но то, что Ассоциация обречена, сомнений, после ночной «прогулки» с купанием, не было, так же, как обречен и Томбр. Они существуют только благодаря друг другу, вдох и выдох, лишь только не станет Ассоциации, исчезнет и Дно, поскольку начнется гигантская метаморфоза — схлопывание всего того, что стало Томбром без противовеса Ассоциации.
Правда, все это в необозримом будущем, а сейчас он устал, вернее, большая невыносимая усталость ждала его после встречи с Милордом, как бы она ни закончилась, победой ли, поражением. Вопрос только в том, где он будет «отдыхать», в какой обители, юдоли, дыре…
— Ааа!.. — Снова открылась дверь, и он услышал, как замерли, перестали копошиться мастера.
Мири. Её тонкий силуэт мелькнул в дверях. Так, кто она, все-таки — дочь? жена? любезница?..
Мири, постояв нерешительно в дверях, вошла в зал. Прислугу как волной смыло.
— Щас, ваш сясьтво! — пробормотал только пожилой латочник в кожаном фартуке, собирая заготовки, и исчез.
Да, скорее всего, дочь. Все ее оговорки, поведение. Как он раньше не догадался? Ведь стоило ей появиться рядом с ним и все исчезали, даже Трапп. Впрочем, Трапп, после отставки в Доверии, не величина здесь, но…
— Вы убьете его?.. — Она была без плаща, в костюме пажа, светлые волосы укрощены в каре, короткий упрямый нос утратил обычную дерзость и являл только вопрос. — Да?
— Ну что ты, Мири, — невесело усмехнулся Фома. — Я думаю совсем о другом: быть бы живу.
— Я его никогда таким не видела… — Она стояла перед ним, ломая пальцы. — Он сказал, что вы великий воин, что ему будет приятно скрестить…
— Сядь, девочка, твой отец непобедим… — Фома насильно усадил ее в кресло, не в силах видеть ее волнение, но Мири снова вскочила.
— …оружие с вами, — продолжала она, словно не слыша. — Может быть, самый великий, каких он знает. Он сказал…
Она торопилась высказаться, будто хотела разжалобить его и в чем-то уверить, нанизывая выученные слова, в смысл которых не вникала или не понимала:
— …сказал, что, видимо, вы были в центре… в точке… на глубине… Я не говорила никому о том, что вы были у бассейна! — вскинула она глаза на Фому. — Правда!
— Я верю, верю, — успокоил он её.
— А в центре чего? Я не поняла. Какой точке? Может быть, вы мне объясните? Это… там, тогда?..
Она имела в виду бассейн.
Фома пожал плечами. Что тут можно объяснить, он и сам толком не понимает, что ему показали и зачем? Он знал лишь, что только Сила имела сейчас значение. Что-то вроде презрения мелькнуло в ее глазах, но тут же погасло… снова только отчаянная мольба.
— Он сказал, что вы теперь не только знаете, но и можете. А еще он…
Тут она подошла совсем близко и глаза её налились испугом, словно туда добавили тушь, зрачки расширились.
— Еще он со мной попрощался! — выпалила она. — Он поцеловал меня, чего никогда не делал днем, на людях!..
Мири неожиданно оказалась перед ним на коленях и схватила его за руки.
— Вы убьете его, да?.. Не убивайте!
— Нет, Мири!..
Он с трудом, снова, усадил ее в кресло, дал воды…
— Твой отец непобедим, — повторил он. — И останется таким.
— Нет?.. — Мири задумалась на мгновение, потом снова вскинула на него глаза. — Тогда… тогда получается он убьет вас?!
«Ну кто-то же должен погибнуть, в конце концов!» — чуть не сказал он.
— Но ведь, возможно, никто не погибнет, — уклончиво произнес он. — Такое бывало, не правда ли? Собственно, все эти годы так и было! Он ударит, я упаду…
— Нет! — прошептала она. — Я же вижу! Кто-то из вас…
Она не закончила, боясь повторять страшные слова, потом мысль её скакнула:
— А я? — неожиданно спросила она. — Как же я? Обо мне вы подумали?
И горячо забормотала:
— Откажитесь, граф! Во имя всего, что вам дорого, откажитесь, прошу вас! Я, хотите?..
Фома обнял её и прижал к груди. Ничего он сказать и обещать не мог, но и слушать что-либо по этому поводу было невозможно. Как всегда у него — ни отказаться, ни продолжать: от него постоянно требуют, чтобы он разорвался, делая сразу взаимоисключающие вещи.