Он не мог отказаться, потому что Доктор, Сати и тэдэ, и тэпэ Ассоциация…
Он не мог продолжать, потому что Мири, маленькая Мири.
Опять на одних весах маленькая девочка, теряющая своего отца, и огромная организация, спасающая мир, свой мир от хаоса!..
Он гладил ее волосы и чувствовал себя совершенно по-новому с этой девочкой, как-то странно, словно она его… как это сказать — приняла в отцы?.. Странное дело, он чувствовал себя ответственным за нее.
— Ваш сясь!.. — В дверях нерешительно переминались мастера.
Их вид говорил, что они бы ни за что, да вот уже и сигнал к приготовлению.
Фома опустил руки…
Две трубы, перекликаясь между собой, как бы предвосхищали своими переплетающимися партиями сюжет поединка.
Это он?.. Да, это он. Никто другой не смог бы сделать этого. Значит, добрался сам. Сам пришел. Мог бы догадаться: сначала пропал самый верный пес — Хрупп, потом сам прогнал Горана за нытье и оскорбительное виляние в прогнозах, а тот просто боялся сказать, что рыцарь идет, близко и… потом ни с того, ни с чего стали пропадать рыцари Большого Круга — Ролло, Сорп, Мерв…
И Трапп докладывал последние два дня о странных рыцарях. Должен был догадаться. Но они же каждый год странные! Столько безумцев прется на Тара-кан! Должен… Что еще?..
Девочка. Все остальное ерунда. Жалко девочку, ее не пожалеют… эти псы разорвут ее сразу же! На его остывающих глазах. Если!.. Да — если! Но я еще жив, и — черт возьми!..
Длинный коридор, по которому его выводили, был пуст.
— Два удара!
За тонкой дощатой перегородкой, слышались торопливые голоса:
— Я — на один!
— Последние ставки, господа, поединок объявлен! Последние ставки!
— Один удар!
— Один!
— Один!
— Три!
Кто этот сумасшедший? Сыграть что ли, лениво думал Фома… на третий удар.
Трибуны ровно гудели. Петь уже перестали. Появление графа было встречено, скорее, радостно, чем враждебно, но радость эта была по поводу того, что он вообще появился, не отказался. Мог бы, поняли. В воздухе носилось осознание того, что поединок утратил черты ритуальности, своим дерзким вызовом Фома словно прочертил линию, за которой только смерть.
Еще одна Последняя Черта, хмыкнулось в голове помимо воли.
Медленно труся на вороном по проторенной дорожке, граф достиг места, указанного помощником герольда. За ним внимательно наблюдали, как за диковинным животным, громко обсуждались его шансы. Он слышал, что они невелики, скорее даже ничтожны. Никто не сомневался, что он обречен. Впрочем, это его совершенно не трогало
Пронзительно зазвучали фанфары. Выезд Милорда. Верховный не изменил своему стилю — доспехи его были кованы из черного металла, рогатый шлем и черный с фиолетовым плюмаж на нем. Выступал он на прекрасном иссиня черном, как когда-то Скарт, жеребце, но конь Скарта казался битюком по сравнению с этим красавцем.
Восторг по поводу выезда Милорда потихонечку унялся и началась церемония представления. Она была короткой. Князь в представлении не нуждался, были перечислены только его титулы и сказано, что обладатель их не ведает поражений, представление же графа было коротким — те пять-шесть побед («поле» не считалось), которые он успел одержать здесь, не заняли в перечислении и минуты.
С высокого помоста зачитали условия поединка. Сводились они к одному: коль скоро граф, нарушив все условности и традиции, сам дерзнул вызвать Верховного, то поединок будет продолжаться до тех пор, пока Милорд не сочтет себя удовлетворенным.
Рев трибун показал, что этого ждали. Итак, рыцарь Белого Ключа будет убит… Жаль, конечно, славный воин, но зачем же фамильярничать? Попросил бы смиренно, вышибли бы тебя из седла и жизнь удалась — жри «зигзаг» с драконьими яйцами!.. А так, что же получается?.. Не-ет, братец, надо отвечать за свои поступки!..
Одиноко и тревожно запела труба — сигнал подан. Противники разошлись по исходным. Короткий, петушиный вскрик той же трубы и — началось!..
Милорд, словно смерч, выворачивая огромные куски земли копытами своего жеребца, рванул на Фому, но и Фома не мешкал, стремясь набрать скорость. Кони так яростно терзали полотно арены, что за ними стоял черный шлейф земли только что убранной и утрамбованной площадки. За какие-то несколько мгновений противники покрыли расстояние в сто ярдов между ними, и стадион судорожно вздохнул, видя, как они безжалостно столкнулись.
Удар Милорда был настолько силен, что Фоме показалось, у него оборвались внутренности. Только в последний момент он поймал равновесие и удержался в седле и теперь смотрел на обломок своего копья, как на что-то совершенно непонятное. Он не знал, дошел ли его удар до цели, судя по копью — да, судя по Милорду — нет.