Кто б сомневался насчет стрелочника!
- Виноват, Николай Антонович!
- Именно так. А я догадался проявить любопытство. Увы, опоздал.
Да, уж, оба хороши!
- А профессор?
- По протоколу! Остальных – тоже!
- И Антона?
- А он, что, рыжий?
Наш пострел везде поспел!
Профессора, и того уработал.
Повезло тебе, что до восьмидесятого Протокола не существовало. А то б ты, дундук, в своем кресле-то не сидел!
А, вдруг, все же ошибка?
Как-то многовато в этой истории близняшек: попаданка, графская невеста, кузины Аверины!
Впрочем, жизнь, порой, круче любого романа заворачивает.
Правда, в этот раз, похоже, через край хватила!
- А что за дичь с отключением сателлита?
- В целях повышения дисциплины и во избежание отсебятины пришлось дезинформировать, что опция осуществляется нажатием определенных знаков панели прибора. Рискнут использовать - будет непременно выявлено в ТПО.
- И кураторы в меру сил эту туфту поддержали.
- А куда деваться? Что случись, им – первый кнут.
Действительно, как-то пара идиотов – из благих побуждений - пустилась во все тяжкие. Один Шарлотту Корде ломанулся спасать – влюбился, видите ли, а другой - не иначе как с бодуна, кладом Марины Мнишек озадачился. Всыпали по первое число обоим, вместе с кураторами, но кладоискателя отчислять не стали - все ж для дела землю носом рыл. Ну, перестарался малость, уповая, что победителей не судят. А влюбленного – с волчьем билетом, чтоб другим неповадно!
- И как же теперь с Островской?
- А что можно сделать? Верхний порог отсчета - восемьсот сорок третий. А ниже девятьсот восьмидесятого не прыгнешь. И то охолони, пока портал не устаканится!
Помер Ефим, и хрен с ним?
Твою ж мать!
Глава 21. Ontop.
Phone выключить!
А то обзвонились насчет гражданской панихиды.
УВОЛЬТЕ, БЕЗ МЕНЯ!
Глядеть в глаза родителям у перевязанного черной лентой портрета в изголовье закрытого гроба с чужим девичьим телом?
Выслушивать прощальные речи посреди венков, развешанных по периметру Актового зала? Траурную музыку в записи духового оркестра Ритуального агентства?
НЕТ, НЕТ И НЕТ!!!
Раскаяние не облегчает душу, а разъедает сильней кислоты, потому что приходит с опозданием в вечность, оставляя после себя понимание: есть то, что нельзя искупить муками совести.
Когда возможно, раскаяние выражают извинениями, но от них горькая правда не перестает быть правдой.
Покаяние – неотделимая часть осознания собственной сути, но именно наша суть пишет жизнь, свою или чужую, как новеллу или роман, а покаяния в ней — лишь краткие эпизоды.
Угрызения совести не перепишут готовую книгу, а могут лишь бессмысленно желать вернуть время вспять.
Говорят, совесть пробуждает вину, вина требует раскаяния, раскаяние подразумевает действия, которые будут гарантировать, что человек уже никогда не совершит того, что прежде возмутило его совесть.
Что остается, если нет гарантий больше не совершать того, что возмутило совесть?
Вкус настоящего коньяка невозможно описать одной нотой, в нем должны читаться фруктовые ноты, немного запаха прелой листвы и мокрой кожи, чуть старых грибов или специй, оставляющих желание подержать напиток во рту подольше, прочувствовав изменение вкуса. В нем не должно быть ноток шоколада, ванили, резко дымного и мха, как в виски.
А этот – дохлой мышью шибает. И клопами.
Откуда он у меня?
Не помню.
Давно.
Нажраться бы, до поросячьего визга!
Чтоб на четырех костях стоять!
И забыть личико среброволосой девочки с хамелеоньими глазами, заблудившейся в чужой дали.
Нет, не затерялась ты, родная, в лабиринтах Времени, перемолотая жерновами Истории!
Весточку послала, какая беда с тобой приключилась. Как, уж, сумела, привлекая наше внимание правдой или вымыслом. Ну, какой в Том Времени граф де Ла Фер? Там и мушкетеров тех не было.
А два тертых калача, два видавших виды стреляных волка, зубы съевших на расшифровке мутных сигналов Оттуда, все безобразно чухались, все дико канителились, все по-черному вожкались с разбирательством, окаянно валандаясь с дознаванием, будто еще туева хуча времени в запасе.
Катька Полонская, и та, посмышленей оказалась, продолжая во всю ивановскую бамкать в набат - не взирая на запреты, хулу и вотум недоверия.
Эх, гром не грянет – мужик не перекрестится!
Ты прости нас, дочка!
Кто знает, может, и впрямь, ты есть тот Анонимус?
Да кто ж там ломится-то, а?
Не отвечаю, значит, нет меня!
Начальство пожаловало!
Да иду я, иду!
Во, как!