Теперь же вопрос заключается в другом положении вещей, в возможности разрушения любой картины мира в принципе. Сама возможность уничтожения человечества в целом как-то нивелировалась в сознании людей. Она перестала быть такой острой, какой она была, к примеру, в 60-е годы XX столетия, когда ядерная гонка только-только набирала свои обороты. Интересно, с чем это связано? Или это работает инерция общего восприятия стабильности мира при отсутствии мировой войны вот уже 70 с лишним лет, или все же проявляет себя существующая у большинства человечества тайная вера в существование высшего разума, устроителя всех человеческих дел на земле, который не допустит исчезновения этого прекрасного мира в огне атомного пожара.
У меня нет ответа на этот вопрос, но и надежды на разумность человека также практически никакой (то есть она очень мала). Человеческое восприятие весьма и весьма консервативно, нам почему-то кажется, что сегодняшний день явно не может быть хуже вчерашнего, а завтрашний повторит сегодняшний. И это вполне разумно для понимания некой объективной стабильности всего живого на земле – жить с ощущением неизбежной катастрофы, какая обязательно наступит, невозможно. Поэтому-то во все времена ценились люди, какие могли предсказывать (или угадывать) будущее, воображать дальнейший ход событий. Но те процессы, что протекают в мировой цивилизации на сломе эпох, носят хаотичный и непредсказуемый характер. Ни один футуролог, жрец, колдун, шаман не в силах рассмотреть очертания мира, какой будет уже через год, не говоря уже о более длительных проекциях.
Руководитель России заявил как-то: «Зачем нам такой мир, в котором не будет России?» Если убрать в сторону декларативно-пропагандистский аспект этого высказывания, призванный оказать психологическое воздействие на соперников-врагов, то с философской точки зрения, это метафизическое утверждение. Рассматривать историю человечества, его культуру и цивилизацию как путь к одной бездонной яме, куда надо нам всем прыгнуть, поскольку существует предположение, что нас, Россию, пытаются элиминировать в практическом смысле, – нельзя. Во-первых, это не так, у России есть потенциал уничтожения потенциального агрессора, наносящий ему непоправимый удар. Во-вторых, Россия, тем самым, демонстрирует некую слабость, усматривая в угрозах со стороны Запада экзистенциальную для себя опасность.
Но подобное высказывание носит по-своему уникальный характер. Руководитель страны допускает исчезновение собственного государства и собственного народа в случае, если против них будут применены исключительные меры военного, в первую очередь, воздействия. Иначе говоря, в подтексте слов Путина звучит почти античная максима – «Спарта» готова погибнуть, если весь мир ополчится на нее, но и вам, врагам «Спарты» придется исчезнуть». Автор данной книги не берется давать какую-либо оценку данного высказывания, не об этом речь, но в нем высказаны никогда прежде так не артикулированные суть и смысл мирового исторического нарратива – так сейчас о человечестве и о России не говорит никто.
Но повторим в этом месте еще раз – главная угроза для России всегда исходила не по внешнему для нее периметру, несмотря на то, что мы законно упиваемся своими историческими победами над разными народами и странами – от Швеции до гитлеровской Германии, но она, эта угроза, образовывалась и проявляла себя прежде всего – изнутри. Россия всегда тяжко переживала исторические коллизии и оказывалась на самом краю гибели, когда она не могла найти в себе достаточно сил, чтобы встроиться в новый виток технологического, социально-экономического, культурного, антропологического развития. И встроиться эволюционно, не через радикальный слом и уничтожения всего, что было накоплено ею до данного момента перелома. Это неумение увязать предыдущий и наступающий исторические периоды характерно для всего исторического пути России и отражает глубинные ментальные особенности ее народа и его культуры. То, что Россия переживала последние 30 лет, является по-своему более тяжким историческим испытанием даже по сравнению с революцией 1917 года. Россия произвела решающий для себя и – как теперь отчетливо стало ясно – абсолютно чуждый для всей ее природы шаг полноценного встраивания в западный тип цивилизации.