Сердце бешено колотилось, ее охватило непреодолимое желание полететь. Иоланта почти верила, что это действительно получится. На плантации стояла оглушительная тишина. Рабы не смели разговаривать. Казалось, даже птицы и насекомые в окружающих джунглях смолкли от воплей человекоподобного животного, которое она мучила сегодня на заднем дворе дома. Господи! Как она любит эти экзекуции!
Что ей делать в этом захолустье? Иоланта выросла в Санто-Доминго, во французской части острова Гаити. Здесь не покладая рук трудился ее отец. Он занимался доставкой африканских рабов, избавлялся от трупов тех, кто не сумел пережить путешествие в трюме, оценивал, что можно сделать, чтобы оставшиеся выглядели достаточно здоровыми для продажи. Дизентерия и вынужденное бездействие всегда собирали обильную жатву. Рабов следовало «подготовить» — научить смирению и уважению, не ломая их дух до конца. В конце концов этот дух будет, конечно, сломлен, но после этого рабы слишком быстро умирают, так что лучше предоставить эту работу их хозяевам. Многочисленные обязанности почти не оставляли отцу Иоланты времени для семьи.
Ее мать была одержима Францией. Она забивала голову девочки рассказами о галантных мужчинах, празднествах, роскошных туалетах, духах. Если жизнь женщины сводится к тому, чтобы служить украшением и принадлежать мужчине, то в Европе она по крайней мере может чувствовать себя драгоценным украшением. Здесь, на Карибах, говорила маман, женщин ценят разве что для получения потомства. Она произносила это слово с видимым отвращением. Потомство! Приплод! Это участь животных, а не образованных и утонченных женщин!
Потому-то Иоланта и решила, что должна стать прекрасной, должна стать такой женщиной, которую мужчина будет ценить и которой будет гордиться. Но маман оказалась права, на Ямайке не было великолепных балов, там даже не было сколько-нибудь приличного города. Там был только Эдмунд. Он один мог любоваться ее европейскими туалетами, сшитыми по последней моде, но на Эдмунда они не производили никакого впечатления. Иоланте приходилось пускаться на всякие ухищрения, чтобы ее хотя бы заметили, иначе она чувствовала себя человеком-невидимкой.
Но когда стегали бичом негров, она ощущала себя богиней. Как самого Бога, ее могли молить о чем угодно, вот только милость даровалась так редко! Разве она не просила у Бога хоть какого-то удовлетворения? Она не молила об умопомрачительном счастье. Не хотела вымолить несметного богатства или прекрасного, как Адонис, мужа. Ей всего-навсего был нужен сговорчивый, не очень требовательный мужчина, который будет жить где угодно, лишь бы не на этих варварских островах.
Переезд из Санто-Доминго на Ямайку ничего не дал, но когда Иоланта поняла, что отец не собирается искать ей мужа в Европе, она остановила свой выбор на Эдмунде. В то время его манеры казались ей такими мягкими, а сам он — таким уступчивым. Пока мужчины ухаживают, они беззастенчиво лгут! Во время визитов в дом родителей Иоланты Эдмунд был вежлив, предупредителен, но как только они поженились, она обнаружила, что он ничем не отличается от ее отца. Вечно в работе и так же одержим плантацией, как отец своей работорговлей.
Иоланта приподняла крышку небольшой хрустальной вазочки с засахаренным миндалем, стоявшей возле кровати. Этот проклятый сахар погубил ее красоту, а что у нее еще осталось? Кнут? Надо взять себя в руки, не стоит сидеть и проливать слезы над тем, как сложилась жизнь.
Эдмунд — мужлан. Неловкий в постели, он тем не менее был груб и требователен. Ну и пусть удовлетворяет свою похоть с рабынями. На самом деле ей это абсолютно безразлично. Ей безразлично даже то, что он прижил с ними немало детей. Но требовать, чтобы она признала одного из них собственным ребенком лишь потому, что у этого отродья более светлая кожа, чем у других! И эта тварь живет с ней под одной крышей, притворяется ее дочерью!
К тому же мерзавка даже не испытывает к ней ни малейшей благодарности! Ни она сама, ни ее нянька. Глаза Иоланты сузились. Воодушевление после экзекуции почти пропало при мысли о двух черных гадюках, угнездившихся в ее доме. Она не доверяла Мату. Если бы у Эдмунда осталась хоть капля здравого смысла, он вырезал бы ей сердце, а не язык.
Иоланта медленно выдохнула, заставила себя расслабить напрягшиеся мускулы и облокотилась о раму окна. Ничего, придет и ее час! Обязательно придет! Когда-нибудь Эдмунд умрет. Ей только сорок два года, она на тринадцать лет моложе его. К тому же женщины часто живут дольше мужчин и особенно долго живут, если не размножаются, как кролики. Это просто Божье благословение, что она не забеременела в первые годы замужества. Разумеется, она никогда и не скрывала своего отвращения, когда Эдмунд, пыхтя, появлялся в ее спальне, так что со временем эти визиты стали редкими. Иоланта никогда бы не согласилась терпеть Грейс, если бы наличие дочери не прекратило его супружеские поползновения. Теперь Эдмунд оставил жену в покое и валялся только с рабынями.
Она насмешливо фыркнула. Мерзкая притворщица может выходить замуж или не выходить, ее дело. Но если она выйдет замуж и родит потомство, Иоланта раскроет тайну в тот самый момент, когда Эдмунд соизволит наконец умереть. Муж Грейс выбросит ее из дома, дети будут проданы, а Уэлборн достанется Иоланте! Она продаст поместье и уплывет за океан, ни разу не оглянувшись. Кому нужен Бог? Если женщина хочет получить в этой жизни хоть кусочек счастья, она сама должна о себе позаботиться.
Иоланта передернула плечами и отвернулась от окна. Как все-таки жарко! Она стянула с себя тяжелое платье, туфли, чулки и вытянулась в одной тонкой рубашке на своей мягкой, удобной кровати. Но к чему сейчас все эти сожаления и мечты? Сейчас ей нужен бальзам для раздраженных нервов. Уставившись невидящими глазами в глубокую синеву балдахина, Иоланта представила лицо извивающегося от боли раба, вспомнила его крики, как меломан вспоминает самые любимые места оперы. Было в этом зрелище что-то… волнующее… На лице женщины появилась удовлетворенная улыбка.
Поэтому она так легко прощала Жака. Он тоже путался с рабынями, но лишь потому, что не мог получить от белых девушек то, что ему требовалось. Иоланта это понимала. Понимала потребность заставлять людей страдать, потребность в полной власти над другими. Ей представлялось, что его чувства при изнасиловании были сродни тому ощущению, которое испытывала она сама, когда бич впивался в тело жертвы, когда все упорство, мольба, надежда исчезали из глаз раба и он оставался в ее власти. Это было не хуже опиума, слаще…
Иоланта забросила в рот еще один орешек и стала сосать налипшие на него сахарные кристаллы.
Глава 3
Джайлз сидел за столом напротив Джеффа в их общей конторе в Порт-Рояле. Он сразу заметил в глазах друга лукавые огоньки. Он как раз сообщил Хэмптонам, что, как только трюмы «Надежды» опустеют, а их содержимое будет продано, он Собирается провести пару дней на плантации Уэлборна. И вот на лице Фейт расцвела радостная улыбка, а Джефф хитро посмеивается.
— Перестаньте так на меня смотреть, — запротестовал Джайлз. — Я просто собираюсь отдать этому плантатору деньги за его товары.
— Ну, с этим можно управиться за день, — отозвался Джефф.
— Да, интересно, почему это ты решил провести столько времени именно у этого плантатора? — присоединилась к мужу Фейт, положив ему голову на плечо.
— У этого клиента прекрасная дочь, — вставил Джефф. На лице Фейт появилось притворное огорчение.
— Ах, Джефф! Ты же не обвиняешь Джайлза в том, что он интересуется женщиной больше, чем деловыми отношениями с ее отцом?
— Я? Да что ты! Я считаю девушку всего лишь незначительным сопутствующим обстоятельством. В точности как Джайлз.
— Я просто упомянул о ней, — защищаясь, проговорил Джайлз.