Отец поднялся с колен, и началась десятиминутная проповедь, которую он произносил каждое утро. Он говорил о низости и греховности человеческой природы, имея в виду, конечно, тех, к кому он обращался; он делал бесконечные намеки на всевидящего ангела, всегда представлявшегося Аманде похожим на всезнающую и злобную мисс Робинсон. После этого Аманда отвлеклась от сути того, что он говорил, пока вдруг не вспомнила с ужасом, что во время ланча ее вполне могут спросить, что она думает о проповеди. За обеденным столом отец если и обращался к ней, то обычно вел разговор об уроках и молитвах; в нем была масса ловушек, и Аманда не знала, чего боялась больше – его разговоров или периодов меланхолического молчания. Ей стоило бы узнать у мисс Робинсон, что было главной темой его речи сегодня утром.
После проповеди произносилась еще одна молитва. Аманда, закрывшая лицо руками, наблюдала за всеми сквозь щелки между пальцами и заметила, что Лилит делает то же самое; глаза их встретились, и ни одна из них не смогла отвести взгляд.
Наконец молитва кончилась.
– Все свободны, – сказал отец; слуги пошли выполнять свои обязанности, мистер Лей занялся делами имения, миссис Лей отправилась дать распоряжения поварихе, проверить запасы кладовой и продолжить вышивание, а Аманда с мисс Робинсон приступили к урокам.
Аманда разложила книги по истории и спросила:
– Мисс Робинсон, что вы думаете о сегодняшней папиной проповеди?
– Очень хорошая проповедь и очень нужная.
– Вы думаете, первая часть была очень хорошей?
Мисс Робинсон негодующе, но не без нежности посмотрела на ученицу. Аманда не слушала проповедь. Мисс Робинсон вполне могла это понять, ведь она тоже заставляла себя слушать. Гувернантка начала объяснять основные мысли проповеди медленно и ясно, так, чтобы ребенок мог их запомнить. Мисс Робинсон любила свою подопечную, но сдерживала свои чувства, чтобы угодить хозяину и хозяйке дома, нанявшим ее, ибо лишь они решали, быть ли ей и дальше гувернанткой у них в доме.
Теперь ее волновало то, чтобы Аманда смогла правильно ответить во время ланча, если ее спросят о сегодняшней проповеди, так как невнимание ученицы неизбежно будет считаться недочетом учительницы.
Аманда изучала историю и немного всплакнула, читая о принцах в Тауэре, которые были примерно в ее возрасте, когда их убили. Сегодня утром их трагедия каким-то образом заставила Аманду думать о бедной мисс Робинсон, что, конечно, доказывало ее странности и то, что все были правы, когда говорили, что девушка до смешного сентиментальна. И все же мисс Робинсон ей было жаль больше, чем принцев. Несомненно, лучше быть принцем, задушенным в Тауэре, чем, как сказал Антонио:
...Несчастным пережить свое богатство
И с тусклым взором и с челом в морщинах
Влачить век нищеты...
Эти строки всегда заставляли ее плакать, потому что они, казалось, полностью подходят мисс Робинсон. Ничего удивительного, что изучение истории не давалось Аманде – события постоянно мешались у нее с современной жизнью.
– Вы снова плакали? – с тревогой спросила мисс Робинсон.
Никто и никогда не спрашивал Аманду о причине слез; казалось, они знали заранее, что не смогут понять эти причины. Мисс Робинсон не хотела, чтобы она шла вниз к ланчу с припухшими от слез глазами. Могло показаться, что уроки слишком трудны для нее, а мисс Робинсон боялась, что переутомление ученицы на уроках может вызвать мысль о некомпетентности гувернантки.
К счастью, в этот момент пришла Джейн, чтобы сказать, что верхом на лошадях приехали мастер Фрит и мисс Алиса Дейнсборо и спрашивают, не может ли мисс Аманда поехать с ними на утреннюю прогулку.
– Да, пожалуй, – сказала мисс Робинсон. – Вы хорошо поработали сегодня утром. И ветер высушит ваши слезы. Но, Аманда, пожалуйста, старайтесь не поддаваться так легко своим чувствам. Леди это не подобает.
– Я стараюсь... очень, мисс Робинсон.
Аманда спустилась вниз к конюшням и попросила молодого конюха оседлать для нее Гоббо. Лошади Дейнсборо нетерпеливо били копытами у замощенной коновязи, а Фрит и Алиса бегали в саду.
– Привет! – закричал Фрит. – Вот и Аманда.
Аманда пошла им навстречу. Фрит был высокий и очень красивый юноша. Ему было уже почти семнадцать лет – почти мужчина; Алиса считала, что он замечательный, ибо сама она была невысокой кроткой девочкой возраста Аманды.
– Здравствуй, Ниобея[2]! – продолжал Фрит. Он был, по сути, очень добрым, но беззаботным – сперва говорил то, что приходило ему в голову, а потом думал.
– Ниобея? – спросила Алиса, которая, как говаривал Фрит, была безнадежно тупа во всем, кроме женских дел – рукоделия и порядка в кладовках. – Ты имеешь в виду Аманду?
Аманда потрогала свои щеки.
– Все еще заметно?
– Не имеет значения, – ответил Фрит. – Уже не очень заметно. И на Ниобею ты не похожа. Ты вовсе не гордячка, и я не думаю, что ты когда-нибудь над кем-либо насмехалась. Ты попросила приготовить себе Гоббо?
– Да.
– Ну, тогда идем.
– Фрит сказал, что мы должны приехать и спасти тебя от этого старого дракона, Робинсон, – заметила Алиса.
– Никакой она не дракон. Она на самом деле очень милая.
– О, Аманда, – вмешался Фрит, – ты бы и для дьявола нашла извинения.
Они выехали со двора и направились вниз с холма по дороге к морю. Утро было теплое, дул слабый юго-западный ветер; Аманда с удовольствием вдыхала смешанные запахи моря – пахли морские водоросли, соленая морская вода, промасленные снасти морских судов и еще что-то волнующее, чей запах, как говорили некоторые, морские ветры приносили из Испании.
Фрит ехал впереди, выбирая дорогу; он направлял лошадь по самым опасным тропам на отвесных скалах и изредка оглядывался, чтобы удостовериться, что с девочками все в порядке. Он привел их к отлогому морскому берегу.
– Наперегонки! – закричал Фрит, и они галопом поскакали по берегу, покрытому в то утро песком, хотя еще накануне здесь виднелись скалы. – Должно быть, ночью был сильный ветер, – заметил Фрит, – столько песку нанесло.
Он выиграл гонки; Аманда была уверена, что он всегда, когда захочет, будет победителем.
– Ваша беда, девочки, в том, – сказал Фрит, – что вы не даете лошадям волю. Вы боитесь. Вам не следует бояться.
Когда Фрит устал от гонок, они оставили пологий берег, и он снова ехал впереди них по тропе в скалах.
– Один неверный шаг, – воскликнул он ликующе, – и вы покатитесь... кубарем вместе с лошадьми, и это будет конец для мисс Аманды Лей или мисс Алисы Дейнсборо.
Не такой уж он бессердечный, думала Аманда, на самом деле он добрый. Просто он хочет постоянно привлекать внимание своей собственной храбростью, своей значительностью.
– Нам не надо этого говорить, – громко ответила она. – Мы знаем.
– Что вы знаете? – отозвался Фрит.
Этого она сказать не могла, все это было слишком сложно; кроме того, теперь он вел их «дорогой контрабандистов», тропой в скалах, которая за деревьями не была видна снизу. Они продирались сквозь заросли, и ветки могли бы исхлестать путников, если бы они осторожно не придерживали их; одна ветка, неожиданно вырвавшись, едва не стянула Алису с лошади.
Аманда сказала:
– У нас новая служанка. Она из домишек с западного берега гавани.
– Неужели опять из семьи Треморни? – спросила Алиса.
– Да... Лилит.
– У них там есть смугляночка, – заметил Фрит.
– Это она и есть.
– Они такие чумазые... все они, – неприязненно сказала Алиса.
– Она довольно странная, – начала Аманда.
– Странная? Почему ты так решила? – заинтересовался Фрит.
Но это снова было одно из тех смешанных чувств Аманды, которое она не могла выразить.
– О... я не знаю... просто странная, и все.
2
Ниобея – согласно греческой мифологии, пострясенная гибелью детей, Ниобея окаменела от горя, а из ее глаз вечно лились слезы; олицетворение скорби.