Кэрол глядела на Мэри Маргарет поверх головы Кармиллы.
— И это то, во что ты веришь? Чего ты действительно хочешь?
Девушка пожала высокими худыми плечами.
— Получше всего, что мне светило бы.
Старый «Датцун» наконец ожил, трясясь. Кэрол услышала, как Бернадетта включает передачу. Коснувшись ее руки, Кэрол попросила:
— Погоди. Пожалуйста, одну минутку. Она хотела еще что-то сказать Мэри Маргарет, но тут Кармилла ткнула пальцем почти ей в лицо и заорала:
— И тогда вы, суки, и тот занюханный бог, под которого вы, бляди, стелетесь, исчезнете на хрен!
С неожиданной силой Мэри Маргарет отдернула Кармиллу от окна.
— Езжайте лучше, сестра Кэрол, — сказала Мэри Маргарет.
Машина поехала.
— Какого ты хрена, Викки? — услышала Кэрол крик Кармиллы, когда машина отъезжала от темной группы. — В религию ударилась? Тебя, может, надо называть «сестра Мэри Маргарет»?
— Она одна из немногих, кто был со мной честен, — ответила Мэри Маргарет. — Так что отвали, Кармилла, на хрен.
Они остались позади, и разговор стал не слышен.
— Что за ужасные создания! — сказала Бернадетта, выглядывая из окна комнаты Кэрол. Она все никак не могла забыть происшествие. — Почти моего возраста и такие ужасные выражения!
Комната Кэрол в монастыре была оштукатуренной коробкой десять на десять футов с потрескавшимися стенами и отстающей на потолке краской. Здесь было одно окно, распятие, комод и зеркало, рабочий стол и табурет, кровать и ночной столик. Не много, но Кэрол рада была называть ее своим домом. Обет бедности она принимала всерьез.
— Наверное, мы должны за них помолиться.
— По-моему, им нужно больше, чем молитва. Поверь мне, они плохо кончат. — Бернадетта сняла висевшие у нее на шее слишком большие четки с распятием и собрала их в руку. — Быть может, мы могли предложить им кресты для защиты?
Кэрол не смогла подавить улыбку.
— Очень гуманная идея, Берн, но не думаю, что они ищут зашиты.
— Да, конечно. — Бернадетта тоже улыбнулась, но скорбно. — Нет, не ищут.
— Но мы будем за них молиться, — сказала Кэрол. Бернадетта села на стул, просидела не больше секунды, встала снова, заходила по тесной комнате. Казалось, она не может сидеть спокойно. Она вышла в холл и почти тут же вернулась, потирая руки, будто умывая их.
— Все так тихо, — сказала она. — Так пусто.
— Очень на это надеюсь, — ответила Кэрол. — Сейчас только нам двоим полагается быть здесь.
Маленький монастырь был наполовину пуст даже когда все его насельницы были на месте. А теперь на следующую неделю школа св. Антония закрылась на каникулы, почти все монахини отправились по домам провести пасхальную неделю с братьями, сестрами, родителями. Даже до тех, кто мог бы в прошлые годы остаться вблизи монастыря, дошли слухи, что сюда движется нежить, и они разбежались на юг и на запад. Единственным среди живых родственников Кэрол был брат в Калифорнии, и он ее не пригласил; и даже если бы пригласил, она не могла бы себе позволить слетать туда и обратно в Джерси просто на Пасху. Бернадетта несколько месяцев уже не имела известий от семьи из Ирландии.
Так что они вдвоем и были оставлены удерживать форт.
Кэрол не боялась. Она знала, что в монастыре св. Антония опасность им не грозит. Монастырь входил в комплекс, состоящий из самой церкви, дома священника, зданий младшей и старшей школы и приземистого старого двухэтажного жилого здания, где сейчас был монастырь. Им с Бернадеттой достались комнаты на втором этаже, а на первом жили монахини постарше.
Всерьез не боялась, хотя ей бы хотелось, чтобы в комплексе остался еще кто-нибудь, кроме нее, Бернадетты и отца Палмери.
— Не понимаю я отца Палмери, — сказала Бернадетта. — Запереться в церкви и не дать прихожанам приложиться к кресту в Страстную пятницу. Где это слыхано, спрашиваю я? Просто не понимаю.
Кэрол думала, что понимает. Она подозревала, что отец Альберто Палмери боится. Этим утром он запер свой дом, забаррикадировал дверь и спрятался в подвале церкви.
Прости ее Господь, но, по мнению сестры Кэрол, отец Палмери был просто трус.
— Как мне хотелось бы, чтобы он отпер церковь, хотя бы ненадолго. Мне необходимо там побыть, Кэрол. Просто нужно.
Кэрол знала, что чувствует Берн. Кто это сказал, что религия — опиум для народа? Маркс? Кто бы он ни был, он не был совсем уж не прав. Для Кэрол сидение в прохладе и покое под готическими сводами церкви св. Антония, молитва, сосредоточение и ощущение присутствия Господа было как ежедневная доза привычного наркотика. Доза, которой они с Берн сегодня были лишены. Муки абстиненции у Берн были сильнее, чем у Кэрол.