Может возникнуть вопрос: разве сами военные не могут создать жизнеспособную теорию, чтобы пролить свет на идеи вроде сдерживания или ограниченной войны? В конце концов, теорию развивают не одни лишь специалисты, замкнутые в университетских стенах. Если военные интеллектуально готовы к эффективному использованию военной силы, то, казалось бы, они должны быть готовы разрабатывать теории в этой области. Но будет нелишне различать применение силы и угрозу силы. Сдерживание связано с использованием силового потенциала. Оно призвано убедить вероятного противника в том, что в его собственных интересах воздерживаться от определенных действий. Существует важное различие между интеллектуальными навыками, требуемыми для выполнения военной миссии, и теми, что нужны для использования потенциальной военной мощи в преследовании национальных целей. Теория сдерживания будет фактически теорией умелого неприменения военной силы, и поэтому для сдерживания требуется нечто большее, чем военное мастерство. Военные профессионалы могут обладать этим «нечто», но это качество они не приобретают просто в результате исполнения своих основных обязанностей, занимающих все рабочее время[3].
Теория игр — новое многообещающее направление исследований, возникшее пятнадцать лет назад и давшее надежду на создание такой теории стратегии. Теория игр в противоположность комбинаторным и азартным играм изучает «стратегические» игры, в которых наилучший образ действий каждого участника зависит от того, каких действий он ожидает от других участников. Сдерживающая угроза прекрасно отвечает этому определению; она срабатывает лишь из-за того, что другой игрок ожидает наших действий в ответ на его шаги, и мы можем позволить себе угрожать, так как ожидаем, что это повлияет на его выбор. Но в области международной стратегии надежды, подававшиеся теорией игр, пока не сбылись. Теория игр была чрезвычайно полезна для формулирования проблем и разъяснения концепций, но наибольших успехов она добилась в других областях. В целом она задавала тон на уровне абстракций, почти не соприкасающихся с элементами проблем, подобных сдерживанию[4].
Идея сдерживания играет столь важную роль в некоторых областях, помимо международных отношений, что можно было бы ожидать наличия хорошо разработанной теории, доступной для использования применительно к международной области. Сдерживание долгое время было важной концепцией уголовного права. Естественно было бы ожидать того, что многие поколения законодателей, юристов, адвокатов и правоведов подвергнут концепцию сдерживания тщательным и систематическим исследованиям. Безусловно, сдерживание не единственное, даже не самое важное понятие уголовного права. Тем не менее оно играет достаточно заметную роль, чтобы предположить существование теории, принимающей во внимание виды и размеры применяемых к виновному санкций, систему ценностей потенциального преступника, доходность преступления, способность правоохранительной системы находить преступника, задерживать его и предъявлять обвинение, знание преступником закона и вероятности быть схваченным и осужденным, степень, в которой различные типы преступлений мотивированы логическим расчетом, решимость общества не скупиться и не проявлять мягкосердечия в применении дорогостоящих или неприятных наказаний, а также то, насколько хорошо эта решимость (или ее недостаток) известна преступнику, вероятность ошибок системы, возможности третьих лиц эксплуатировать систему для личной выгоды, роль коммуникации между организованным обществом и преступником, организованную преступность, призванную победить систему и т. д.
Сдерживать нужно не только преступников, но и наших собственных детей. В обучении детей ярко проявляются некоторые аспекты сдерживания: значимость логики и самодисциплины того, кого сдерживают, способность понимать услышанную угрозу и способность выделять ее среди информационных помех и шума, а также решимость угрожающего воплотить угрозу в случае необходимости — и, что более важно, убежденность того, кому угрожают, в том, что угроза будет исполнена. Существует аналогия между угрозой ребенку со стороны родителя и угрозой, которую богатая патерналистская нация адресует слабому и дезорганизованному правительству бедной нации, скажем, расширяя иностранную помощь и требуя в обмен на это «разумной» экономической политики или военного сотрудничества.
Эта аналогия напоминает нам, что даже в международных отношениях сдерживание столь же уместно между друзьями, как и между потенциальными противниками. (Угроза перехода к «периферийной стратегии» в случае, если Франция не ратифицирует договор о Европейском оборонительном сообществе, имеет практически те же слабые стороны, что и угроза возмездия.) Концепция сдерживания требует наличия у обеих сторон конфликта общих интересов; она непригодна в ситуации чисто и полностью антагонистичных интересов, точно так же, как и в случае чистого и полного совпадения интересов. Сдерживание противника и сдерживание союзника лежит между двумя этими крайностями, отличаясь от них лишь степенью различия интересов, и прежде чем мы сможем осмысленным образом сказать, с кем у нас больше общего, — с Россией или с Грецией — нам, в сущности, придется разработать более последовательную теорию[5].
3
Отсутствие сильной интеллектуальной традиции в области военной стратегии убедительно показал Бернард Броуди в первых главах своей книги: Bernard Brodie,
4
Джесси Бернард определяет ее сходным образом, но добавляет: «Можно ожидать, что в недалеком будущем появится математический аппарат, потребный для эффективного применения теории игр к социологическим явлениям» (Jessie Bernard, “The Theory of Games as a Modern Sociology of Conflict, ”
5
Важно подчеркнуть, что под «общими интересами» я не подразумеваю то, что противники должны иметь подобие таковых в их собственных системах ценностей. Они могут лишь находиться в одной с нами лодке — а находиться в одной с нами лодке они могут лишь оттого, что один из них расценил вхождение в эту «лодку» как стратегическое преимущество, — и единство интересов заключается в том, чтобы не опрокинуть эту лодку. Оказаться в воде всем вместе в случае опрокидывания лодки — потенциальный результат, который, учитывая множество альтернатив, грозит обеим сторонам, и потому у них имеются общие интересы в смысле, обозначенном в настоящем тексте. «Потенциальный общий интерес» кажется более адекватным выражением. Сдерживание, к примеру, подразумевает объединение образа действий одной стороны с образом действий другой, так, чтобы реализовать потенциальный общий интерес.