Янис вздохнул с заметным сожалением, но спорить не стал. Драконица была мудра, еще и увидела их связь… уж не стала бы посылать посмотреть на какую-нибудь изящную безделушку.
Сколько будет эти самые «тридцать длин хвоста», горгона представлял слегка смутно, надеялся только, что не пропустит нужное. Не пропустил: это невозможно было пропустить. Гигантская полая друза аметиста лежала на боку. Она была так велика, что Янис мог бы забраться туда целиком и свернуться клубком, будто в яйце. Но он не стал бы этого делать ни в коем случае: потому что из кристаллов неведомый мастер изваял настоящее чудо. Целый мир. Подземный мир, мир дроу.
Рилонар медленно опустился на колени рядом, разглядывая самый край друзы, где крохотные полупрозрачные воины-дроу сражались с дворфами, выполненными из более темной породы, окружающей друзу. А дальше высились шпили подземных дворцов, целые города с их жителями…
Яниса же самым настоящим образом переклинило. Взгляд метался, не в силах остановиться на какой-нибудь одной детали, зрачки пульсировали, змейки шипели вразнобой и тянулись язычками к увиденному чуду.
— Смотри, — неожиданно тихо шепнул над ухом Рил. Янис не сразу понял, о чем он, с трудом проследил взглядом то, на что указал эльф.
В самом верху друзы, в естественной каверне, замерли двое — светлый и темный эльфы. Аметистовый, насыщенно-темного оттенка дроу стоял почти вплотную к светлой, прозрачной, лишь с легкой белесой дымкой светлой эльфийке. И, несмотря на размер — меньше половины пальца высотой, — с первого взгляда было видно: нет вражды или угрозы. Только что-то, что перечеркивало все творившееся ниже, где остро поблескивали лезвия крохотных мечей и кинжалов.
Горгона тихо, почти свистяще выдохнул. Кто бы ни сотворил это чудо, он был действительно Мастером. Так… проникновенно, пронзительно… ярко. Какой нужно иметь талант, чтобы вложить в крохотные фигурки целую историю, которую камень фактически шепчет каждому, кто готов услышать?..
— Невероятно… Это твои родители?
— Не знаю, — Рил стоял рядом, какой-то сейчас особенно расслабленный, совсем не похожий на холодного себя. Обнимал за плечи легко, почти невесомо, и улыбался, да так, что казался сейчас светлым эльфом.
— Это чудо… жалко, я не умею рисовать, чтобы воссоздать потом… — Янис прижался к его боку, не в силах отвести глаз от пары в камне и так же не в силах не смотреть на такого Рила — удивительного, незнакомого… прекрасного. Невероятно красивого.
— И не надо… Жаль, мои родители этого никогда не увидят…
Сколько они простояли так, оба не поняли. Просто в какой-то момент Рил отмер, потянул Яниса за собой, повел бродить между груд сокровищ, выискивая что-нибудь интересное горгоне. Резную статуэтку, камею из слоистого камня, еще что-то подобное. Все было красивым, тонкой работы, порой захватывающим дух, но с друзой ни одно не могло соперничать. В конце концов они устали и сели передохнуть прямо на золото — больше было некуда. Янис обвил Рила хвостом, укутал: в пещере было тепло, но от металла все равно тянуло прохладой.
Обнял еще и руками, и змейками, не в состоянии прекратить касаться — неделя рядом с необходимостью максимально сдерживаться далась гораздо тяжелее, чем если бы пришлось на эту неделю разлучиться. Прижался, притерся как можно ближе, спрятал морду между шеей и плечом. Коснулся кожи кончиком языка, ласкаясь и проводя анализ: точно все хорошо с его эльфом? Не нужно срочно поить, кормить или давать отоспаться?
Эльф был вполне живой, здоровый и блаженно улыбался, чувствуя прикосновения раздвоенного языка. И сам оглаживал прижавшегося к нему горгону, с каждым движением все более нетерпеливо, чувственно, уже не просто перебирая пальцами чешуйки, а очерчивая контуры тела, лаская, стараясь завести и его.
Янис, ощутив отклик, довольно зашипел, лизнул уже более откровенно. Руки скользнули под рубашку, трепетно огладили ребра и грудь. Горгона прикрыл глаза, откатывая свой облик к более человеческому — со змеиной конструкцией челюсти целоваться не очень удобно было, — лизнул уже в губы. Правда, сидеть тут же стало куда менее удобно, но ни одного это сейчас не волновало. Змейки тоже даром времени не теряли, обласкивая плечи и норовя заласкать раздвоенными язычками уши. Рил уже откровенно стонал, подставляя их — за время вместе Янис прекрасно успел выучить, какое это чувствительное место и что добиться вполне определенного так проще всего. Да что там, лизнувшая в ухо змейка могла почти сорвать маску высокомерно-холодного эльфа даже на каком-нибудь приеме.
Так случилось один раз, случайно, и больше Янис подобного не делал. Но сейчас-то никакого приема не было, верно? Был теплый и уютный эльф, обвить которого ногами было ничуть не хуже, чем хвостом. Была меховая опушка куртки, из которой он выскользнул с почти змеиной грацией, как и из рубахи. На этой опушке, мягкой, сероватой, из незнакомого Янису зверя, волосы эльфа смотрелись почти золотом, дальше струясь по вездесущим монетам светлым потоком.
Оставалось зарыться пальцами в эти волосы, удивляясь тому, что они не позванивают от касания, вдохнуть тонкий и пряный запах. В начале их отношений Янис подозревал, что у эльфа такой парфюм, но практика показала, что это все-таки его естественный аромат, который в моменты сильных эмоций становится ощутимее. Прижаться губами к губам в глубоком поцелуе, пить дыхание и делиться своим. Скользить-скользить-скользить руками по горячей коже, вжиматься плотнее, жадничать, стараясь ухватить каждую каплю близости, каждый оттенок ощущений.
— В кармане, — тихий шепот ни капли не нарушил момента, скорее уж вплел новые ощущения предвкушения и жара. И еще умиления и радости от обладания этим эльфом, предусмотрительным, всегда знающим, в какой момент что может пригодиться.
Янис даже умилился достаточно сильно, чтобы это на несколько секунд перебило страсть. Сколько времени они вместе — а Рил до сих пор преподносит сюрпризы. Ну вот кто бы еще, кроме него, мог предположить, что в таком месте пригодится? Это при том, что даже во время обеда Рил продолжал играть по установленным им же самим правилам.
— Люблю тебя, — агат чуть пониже ключиц, словно отзываясь на эти слова, неярко запульсировал.
Рил потянулся, прикоснулся губами к камню горгоны, лизнул длинно, мазнув и по камню, и по коже, остановившись у самого подбородка. Ему не нужно было отвечать — он просто откинулся обратно, развел руки, позволяя делать все, что заблагорассудится, полностью отдавая себя.
У Яниса до сих пор сердце колотилось в горле в такие моменты от осознания того, что вот это — невыразимо прекрасное, совершенное — доверяют ему. Что можно ласкать, целовать, гладить и оставлять засосы, можно дразнить возбужденную плоть языком, доводя Рила до хриплых стонов. Можно обладать своим эльфом, шалея от того, каким он бывает в эти моменты. Толкаться внутрь, в шелково-жаркую глубину, прикусывать плечи, оставляя метки, целоваться, пока губы не занемеют. И любить-любить-любить от всей души, от всего сердца, ничего не утаивая в себе.
Хорошо, что их никто не слышал. Хорошо, что вокруг не было ничего, кроме блеска золота, засыпавшего их в конце концов — к счастью, не по уши, а так, чуть-чуть, слегка припорошив. И почему-то было ни капли не обидно из-за того, что по макушке ударила увесистая монета — они оба смеялись, наконец-то рядом, близкие, довольные и выдохшиеся окончательно.
— Не знаешь, нас надолго тут оставили? — поинтересовался Янис некоторое время спустя.
Лежать на золоте было неудобно, и он снова перешел в змеиную ипостась, да еще и Рила на себя почти затащил: уж на змеином хвосте ему будет точно удобнее, чем на впивающихся в бока монетах.