Ах, что это было за плавание — на маленьком катерочке по океану!.. Шли, правда, недалеко от берега. Но все же стоило только выйти из Авачинской бухты, как океан показал свою грозную силу.
Таким я его еще не видел. В прошлые походы он был сумрачным, серым. А сейчас ярко светило солнце, и океан полыхал синим пламенем с изумрудно-зелеными вспышками, с алебастрово-белой пеной на гребнях волн. И в этих светящихся синих волнах была не сумрачная угроза, а дикое, могучее веселье, яростный разгул.
Возле мыса Опасного (не очень-то приятное название у этой серой отвесной скалы, окаймленной вихрями белой пены!) ударила сильная океанская волна.
— Здесь всегда штормит! — сказал молодой капитан. Он сам встал у штурвала, а я торчал возле, поглядывая то на него, то на мечущуюся из стороны в сторону стрелку кренометра.
Капитан был спокоен. Но я видел, с какой силой сжимал он рукоятки маленького штурвального колеса, даже суставы побелели на кулаках.
Было что-то захватывающее в ярости огненно-синих волн, заливавших нос маленького суденышка, бросавших его вверх и вниз, валивших с одного бока на другой.
Прошли мыс Опасный — сразу стало тише.
Матросы, радист — все молодые ребята — примостились на носу с ружьями в руках. Захлопали выстрелы. То баклан, то топорок — их много кружилось над водой— шлепались в волны. Катер делал полный разворот, и подстреленных птиц ловко выуживали круглой сеткой, приделанной к длинному багру.
Позднее, вечером, мы ели из этих птиц, которых я считал несъедобными, «уху», как говорили наши морячки. Наваристая, жестоко наперченная похлебка все же далеко не полностью опровергла мое представление о том, что эту дичь есть нельзя…
В начале плавания я слышал, как Егор Иваныч беседовал с радистом о «культобслуживании» команды катера. Присутствовавший при разговоре капитан с гордостью жаловался: «Ребята у нас знаете какие? Столько натаскали на катер книг — повернуться негде! Честное комсомольское!.. Все рундуки литературой забиты»… Потом Егор Иваныч улегся на койку капитана, накрылся пальто.
А кругом синий океан, белые пустынные скалы, то стеной обрывающиеся к воде, то разбросавшие у своих подножий камни, о которые в вихрях пены и радужных брызгах разбиваются волны.
Вот уже видна громада Вилючинского вулкана. Он весь в облаках. Словно меховая опушка, лежат они на его покатых плечах. Он возвышается надо всем, что окружает его: над более низкими сопками, заросшими кедрачом, над водопадом, тонкой белой струйкой свисающим со скалы, над тихой бухтой, над раскинувшимися на ее берегу длинными засольными сараями, над барачного типа домами рабочих общежитий.
С Егором Иванычем и работниками базы осматриваем недавно построенные засольные сараи. Там в больших квадратных чанах из толстой парусины мокнет в тузлуке сельдь. Смотрим, как работают укладчицы: с необыкновенной, кажущейся щегольской ловкостью и быстротой заполняют они ящики ровными рядами приятно попахивающей соленой рыбы.
Егор Иваныч прямо преобразился. Он долго и горячо обсуждает с заместителем директора базы плохое качество бетонного покрытия полов в сараях. «Как же вы, друзья дорогие, могли принять такую работу от строительной организации?!» Потом они ходят из одного сарая в другой, обсуждая какие-то дефекты в конструкции водяного желоба, по которому подается рыба. Затем он тащит меня и заместителя директора к лаборантке, придирчиво добивается у нее, известна ли ей последняя инструкция о проверке качества малосоленой рыбы, осматривает более чем скромное оборудование ее лаборатории…
По правде говоря, это вмешательство в дела, которые его совершенно не касаются, кажется мне несколько странным, даже назойливым. В облисполкоме он работает в отделе культуры, ну и интересовался бы, если уж на то пошло, киноустановкой, красным уголком, библиотечкой…
Я оставляю Егора Иваныча во время его спора с лаборанткой и ухожу на берег бухты. Собираю раковины, похожие на розовые поросячьи ушки, нахожу великолепного, начисто вымытого океаном и высушенного солнцем краба. Кругом ни души. Только чайки кружат над бухтой и плачут, плачут. Начинается прилив. Волны все выше, все шумнее накатываются на берег…
Вернувшись, застаю Егора Иваныча у конторы базы и сразу вижу по его лицу: человек не только взволнован, но даже чем-то расстроен. Кроме замдиректора, возле него еще какие-то люди. На одного из них, рыхлого, суетливого человека, Егор Иваныч изливает свое возмущение: