— В России многие люди думают так же — как я и ты. Многие хотят изменить эту страну, потому что она наша, мы ее любим. Если ты задумал уехать в Палестину... прости, но я не поеду с тобой.
— Там мы сможем быть евреями и не стыдиться этого, ни перед кем не каяться. Турки терпимы к евреям.
— В том будущем, которое мы собираемся построить, не будет ни евреев, ни христиан, а будут лишь свободные люди.
— Ты — еврей и навсегда им останешься. От такого не отречешься.
— Знаешь что, папа? Мне кажется, ты просто не понимаешь, что я — прежде всего человек и ненавижу все те штучки, которые придуманы, чтобы разделять нас, людей.
— И всё же я надеюсь на твое благоразумие. Идеи Маркса запрещены.
— В России позапрещали всё, что только можно; но ты не волнуйся, я буду благоразумен.
— Самуэль...
— Не говори ничего, папа, молчи, оставим эту тему. И не задавай мне вопросов, ответы на которые принесут тебе боль.
Зима 1897 года выдалась на редкость холодной. От Соколова Самуэль узнал, что еще одна группа евреев основала Бунд — всеобщий еврейский рабочий союз Литвы, Польши и России, который, как и все остальные, имел целью создать массовую рабочую партию, чтобы бороться за перемены в положении евреев без необходимости ассимилироваться.
— Речь идет о том, чтобы каждый оставался самим собой, но не забывая о том, что у нас общего — что все мы люди, имеющие права, и мы должны работать вместе с другими социалистами, чтобы добиться перемен в России, — объяснил Соклов своим сторонникам.
Вместе с Ёзей и Константином Самуэль окончил учебу и готовился начать работать.
Все трое получили отличные оценки. Константин занял предназначенное ему место в императорской канцелярии, чтобы со временем стать дипломатом, как его отец. Ёзя собирался посвятить себя ботанике, а Самуэль, благодаря протекции графини Екатерины, получил место помощника у Олега Богданова, известного химика и фармацевта.
Однажды вечером Андрей попросил Самуэля прийти на завтрашнее собрание, на котором должны были присутствовать Соколов и профессор Волков.
— Ты только представь себе эту парочку! — говорил он Самуэлю. — Наш Соколов — больше практик, а Волков — больше теоретик, но оба они стремятся к одной цели: покончить раз и навсегда с этим репрессивным режимом.
— Весьма сожалею, но завтра я не смогу там быть: я должен сопровождать Богданова в больницу. Они собираются опробовать новый антисептик, над которым уже давно работают. Сейчас они собираются опробовать его на правительственном чиновнике, которому предстоит сложная операция на желудке.
— Пойдем, Самуэль! — настаивал Андрей. — Это очень важная встреча, она продлится до поздней ночи. Ты вполне можешь ненадолго улизнуть из больницы, хотя бы на полчасика. От тебя ведь всё равно не зависит, выживет этот чиновник или помрет. Так что не бери в голову!
— Я должен был в больнице, профессор Богданов велел мне его сопровождать. Я не могу ни отказаться, ни оставить его одного в такой важный момент.
Глаза Андрея сверкнули гневом, но он не показал виду, что сердится.
— Да, жизнь человека, безусловно, важна; но вы спасаете одну жизнь, а мы — многие тысячи и миллионы жизней, избавляя их от позорного прозябания под царской пятой. Именно в этом состоит наша цель, наша миссия. Мы в ответе за наше дело, мы отвечаем за него перед миллионами людей и мы не можем их подвести. Что там одна жизнь — против миллионов других жизней!
— Что ты такое говоришь? — воскликнул изумленный Самуэль.
— Да ладно. не трусь! Жизнь этого чиновника, конечно, важна, как и миллионов несчастных, которые нынешней зимой, как и в прежние зимы, погибнут от холода и голода. Или их жизни тебе кажутся менее важными? Наверняка эта жидкость, которую собирается опробовать Богданов, будет иметь успех, тебе не на что жаловаться.
— Я не понимаю тебя, Андрей. Ты же знаешь, сколько я учился, и как мне повезло, что удалось сразу найти такую работу. Я никак не могу пренебречь своими обязанностями.
Однако Андрей не отставал.
— Увидимся в доме Федора Волкова. Тебе известно, что он уже немолод и неважно себя чувствует, поэтому Дмитрий Соколов не возражает, чтобы мы провели собрание на его территории. Главное, что вы, евреи, готовы взять на себя ответственность за дело революции.
— А я-то считал, что наша группа — это не просто кучка евреев, ты ведь и сам — пример того, что мы хотим того же самого, что и другие социалисты. Я прошу меня извинить, ты сможешь рассказать мне о принятых решениях позже.