— Вот что, дорогой ты мой. — Туранов сдвинул брови, отчего лицо его стало жестким и некрасивым, пошло красноватыми пятнами, и Любшин ждал сейчас от этого металлического голоса самых грубых и неприятных слов. Знал Туранова давно, и несдержанность, а иной раз грубость директора была ему известна. — Вот что, товарищ мой Любшин, Станислав который Иванович. Знаю я, что тебе сейчас самым геройским образом казался бы уход в цех, на рядовую работу. Да только этого-то я тебе не дам. С Бутенко спрос невелик, нет его уже на заводе. Так что ж, я за вас с ним навоз разгребать должен? Нет уж, поработай. А пойдешь в райком — буду против твоего освобождения. Через годик-другой поглядим. Вот тогда цена тебе и будет видна. А сейчас не могу, понимаешь, облегчить тебе жизнь. Не могу.
— Понимаю. — Любшин поднялся, и только сейчас Туранов увидел, что Стасик действительно растолстел. Ежели поглядеть — так неизвестно, кто из них потолще окажется: то ли пятидесятилетний Туранов, то ли тридцатитрехлетний Любшин? — Понимаю, Иван Викторович. Работать буду. Прошу помогать советом, когда в этом будет необходимость. Не хочу говорить дурных слов о Павле Максимовиче. Считаю, что мог быть он хорошим директором, но вот характер… Здесь моя вина, помог ему почувствовать свою всесильность. Ответственность за дела завода понимаю, буду исправлять все, что в моих силах.
— С тем и простимся, — Туранов поднялся, и лицо его было по-прежнему хмурым, — а бегать я все-таки посоветовал бы тебе. А?
Любшин улыбнулся:
— Подумаю, Иван Викторович.
Может, и будет из этого парня толк, подумалось Туранову, когда он глядел в спину уходящему секретарю парткома. Только работу бы ему сейчас такую, чтоб продыха не было, и самостоятельную, без апелляций. А то ведь привык все у Бутенко согласовывать. И помельчал парень, стал оглядываться, сомневаться в своих возможностях. А на такой завод разве хватит одной директорской головы?
Следующий разговор не легче. Отыскал на селекторе нужную кнопку. Нажал. Откликнулся Борис Иванович Дадонов, заместитель директора по трубопроводам.
— Слушаю, Иван Викторович.
— Зайди, Борис Иванович.
Знал здесь всех. Вот в чем беда. Может быть, в ином случае, стал бы приглядываться, составлять мнение о человеке, не судил бы о нем по прошлым делам. А тут надо решать сразу. Дадонова знал еще заместителем начальника цеха. Это его потолок. Несколько раз приглядывался к нему и тогда, в первый свой директорский заход. Нужны были толковые люди в цехах, считай, каждый год открывали новый цех. И не тянул Дадонов. Потом, когда узнал его поближе, понял: и не потянет. Тщеславен. Любит атрибуты власти: машину, кабинет, процесс заседаний с изреканием истин, чтоб все вокруг млели от его сентенций. Сам не может ничего. Исполнял волю Бутенко, носил за шефом портфель в командировках. Злые языки даже что-то о женщинах для шефа болтали, ну да это уже не к делу, только как штрих к характеристике. А заместитель по трубопроводам — это почти директор. Фигура, которая должна крутить мотор. Эх, Бутенко-Бутенко… Что ж ты натворил с этим отлаженным и выверенным механизмом? Сразу после ухода Туранова с планом как отрезало. Пошли неприятности, увольнения людей. Самые лучшие рабочие стали уходить на другие предприятия Нагорска. Возник Конюхов, который настолько сумел вкрутить Бутенко мозги, что через три месяца после своего появления на заводе стал главным инженером. И пошло-поехало. Через два года Бутенко уже растерял все, что было приобретено годами. Завод прочно укоренился в числе отстающих, стал притчей во языцех. Попытался схитрить, уехал на год за рубеж по шефмонтажу, оставив все на попечение Конюхова. Вернулся досрочно: министерство отозвало, по причине состояния дел. За время отсутствия Бутенко коллектив разладился совсем. Пожарные меры не помогли, завод работал все хуже. И наконец кульминация: и министерство, и обком при шли к выводу о несостоятельности Павла Максимовича. Тогда и позвали его, Туранова, только вернувшегося из-за рубежа, с успешно завершенного строительства… Дадонов мало изменился за то время, что они не виделись. Во всяком случае, остался таким же поджарым и по-спортивному гибким, каким Туранов привык его видеть в давние времена. Только волосы теперь были с проблеском седины, хотя и подстрижены по самой последней моде. Таких, видно, бабы обожают. Зашел спокойно, хотя и напряжен, чувствуется это в некоторой скованности движений. Сел напротив, вынул записную книжку: