– Там книги. – Я покачал головой. – Монеты у меня в другом месте…
– Продолжим разговор в баре, – улыбнулся он.
Он отпер дверь и пропустил меня вперед. Я ожидал увидеть жалкую забегаловку с цементным полом, с дешевыми пластмассовыми столами и стульями, провонявшую блевотиной и мочой, где напиваются в хлам бездомные бродяги.
Действительность превзошла мои ожидания.
Вдоль противоположной стены тянулась длинная барная стойка. Сбоку стояли два бильярдных стола, крытые синим сукном. Пол был выложен терракотовой плиткой, фасад барной стойки украшал затейливо выложенный кафель, столешница была из массивного дуба, медная и латунная утварь блестела, как золото.
Я провел ладонью по стойке, обернулся и кинул на Хорхе Луиса одобрительный взгляд.
Он улыбнулся:
– Нравится мой бар? Я сам его соорудил. Выпить хочешь?
Я взглянул на большие настенные часы над стойкой. Было начало девятого.
– Капелька текилы, думаю, не повредит, – задумчиво произнес я.
Хорхе щедро плеснул мне текилы марки «Дон Хулио».
– Значит, любишь текилу? Ну а я – кубинский ром. Ты бывал на Кубе?
– Пока нет.
– Обязательно съезди. Ну, салют!
Мы выпили. Я ждал, когда он нальет еще, но Хорхе Луис перешел от слов к делу:
– Мой друг сказал, у тебя есть несколько стоящих монет на продажу. Покажи!
Я вынул из кармана казначейскую капсулу и положил на стойку.
– Десять «Золотых орлов», нераспечатанные, – заявил я. – Номинал пятьдесят баксов, рыночная цена… приблизительно триста шестьдесят. Девяносто пять процентов чистого золота. У меня есть еще одна такая капсула. Все монеты такие же, как эта. – Я протянул ему «Золотого орла».
Хорхе Луис взял монету. Когда золотой блеск «птички» ударил ему в глаза, я понял, что он утратил невозмутимость.
– Двадцать один «Золотой орел», так? – взглянул он на меня. – Целая стая золотых птичек… – Он засмеялся и со всей силы ударил меня по плечу. – Почему ты не продашь их в Неаполе или в Форт-Майерсе? Там есть настоящие нумизматы. Ты получишь хорошую цену.
– Потому что не могу, – ответил я, посмотрев ему прямо в глаза.
Хорхе Луис пожал плечами:
– Я не смогу дать тебе за них настоящую цену…
– Знаю, – ответил я. – Мне нужны наличные. Назови сумму.
Он постучал по клавишам калькулятора.
– Ты правду сказал насчет рыночной стоимости?
Я закурил, достал сигарету из пачки «Мальборо».
– У тебя есть газета?
Он протянул мне вечерний выпуск «Новостей Неаполя», и я показал ему таблицу купли-продажи валют.
– Вот смотри! Золото продается по цене триста пятьдесят девять за тройскую унцию. Ну как, тебя устраивает?
Он снова склонился над калькулятором.
– Семнадцать пятьдесят. Тебя устраивает?
Продавать «Орлов» за такую цену – безрассудство, но у меня не было другого выхода. Я взял незапечатанную монету.
– Ее я сохраню на память.
Он пожал плечами. Для одного из нас сделка все равно была выгодной.
Я облизнул губы, когда он отсчитал наличные. Однако он не предложил спрыснуть сделку.
– Хочу кое-что тебе рассказать! – сказал он погодя. – У тебя найдется свободная минутка?
Я пожал плечами, водя по стойке пустым бокалом. Хорхе Луис понял намек и плеснул мне текилы на два пальца.
– Теперь у тебя точно найдется минутка, – усмехнулся он. – Видишь тех парней на улице? Они спешат на рынок. Это иммигранты, приехавшие в Штаты на заработки, разумеется, тебе до них нет дела. Почти все они – нелегалы, и все позорно бедны.
– Непристойно бедны, – поправил его я.
– Вот именно! Они прибыли сюда из Мексики, Гватемалы, с Гаити и с моей родины, с Кубы. Сейчас их здесь не так много, потому что время сбора урожая еще не наступило. Они обитают в лачугах, в развалюхах, в хибарах, в ночлежках, иногда в трейлерах, куда набиваются по двадцать и больше человек. Каждое утро в любую погоду в половине пятого они отправляются на рынок, где ждут автобуса. Иногда автобус приходит, иногда – нет, иногда им удается сесть, иногда – нет. Но даже те из них, кому удается занять место в автобусе, не уверены в том, что повезет с работой. Если в поле помидоры созрели – тогда другое дело! А когда им хозяин дает отмашку, они выскакивают из автобуса, хватают ведра и собирают, собирают, собирают… В одном ведре помещается около пятнадцати кило спелых помидоров. Сборщик получает талон за каждое доверху наполненное ведро. Если не хватает хотя бы полкило, ему талон не дают. Во время работы нельзя останавливаться ни на минуту, нельзя уходить с поля, потому что нерадивых просто выгоняют. В конце дня сборщик обменивает свои талоны на наличные.
Хорхе Луис замолчал, раскурил потухшую сигару, затянулся и продолжал:
– Ведро помидоров стоит сорок центов. Нужно собрать почти две тонны, чтобы получить пятьдесят баксов, которые уходят на оплату жилья, пропитания, покупки всякого-разного детишкам. Короче, чтобы свести концы с концами, каждый в поле вкалывает семь дней в неделю. И заметь, без контракта, без пенсионных и медицинских отчислений, без страховки. В конце рабочего дня, если случается лишний доллар, гастарбайтер приходит сюда расслабиться. Поэтому у меня здесь комфортно! И что интересно! Когда я смотрю любому из них в глаза, в них больше радости, чем у тебя, друг мой!
Хорхе Луис ждал от меня реакции. Я не спешил ее проявлять.
Наивняк этот кубинец! Думает, если у меня золотишко завелось, значит, мой жизненный путь усыпан розами?
Я пожал плечами, протянул ему руку.
– Жизнь прожить – не поле перейти! – заметил я, обернувшись у порога.
– Это уж точно! – согласился Хорхе Луис.
В закусочной через дорогу от «Эль-Параисо» я заказал яичницу-болтунью с зеленым луком, перцем и томатами. Смуглая официантка в пластмассовых шлепанцах, синем нейлоновом халатике оказалась на редкость приветлива, хотя темные круги у нее под глазами говорили о многом.
Завтрак мне обошелся в пятьдесят баксов плюс десять баксов на чай официантке.
В винном магазине я купил у нервного продавца-мексиканца две бутылки текилы и блок «Мальборо». Он, похоже, привык к тому, что его постоянно грабят. Когда я заплатил, он прямо-таки стелился передо мной.
– Ну и видик у вас! – заметил он, покачав головой.
– Ничего, пройдет! – улыбнулся я. – Где тут поблизости можно купить подержанную тачку?
Он сообщил, что на этой улице чуть поодаль есть огороженный участок под названием «Четыре колеса». Как зовут владельца, он не знает, но прозвище у него – Самокат.
Самокат, откровенно говоря, торговал барахлом. Увидев, что я покачиваю головой, остановившись у помятого «шевроле-нова», он заулыбался.
– Классная тачка! – заявил он, похлопав ладонью по капоту развалюхи. – У меня самого когда-то такая была, – соврал он не моргнув глазом.
– Не гони туфту, Самокат, – буркнул я. – Что у тебя найдется на тысячу?
Сначала он уставился на меня, а затем облизнулся.
– Двигай за мной! – подмигнул он мне.
Я побрел следом за ним по заваленному всяким хламом двору. В дальнем закоулке он посторонился, пропустив меня вперед.
– Вот смотри! – взмахнул он рукой. – «Кадиллак-эльдорадо», модель семьдесят восьмого года, открытый автомобиль с жестким верхом, который складывается и убирается в автоматически открывающийся багажник. Только на той неделе поступил! Цвет, как видишь, розовый – воплощение американской мечты…
Неожиданно я проникся симпатией к Самокату, а городишко Иммокали стал милым и приветливым.
– Восьмицилиндровый двигатель, – продолжал Самокат, – расход топлива – четыре литра на пятнадцать километров…
– Беру. Сколько с меня?
Вот эта тачка что надо! На ней Шерри-Ли и я покатим в Мексику…
– Она стоит гораздо больше того, что вы предлагаете. – Самокат пожал плечами. – И скидок на эту модель я не предоставляю. Извините…