- Ну вы скажете, - хмыкнул Виктор. - Казаки по закону служат.
- Казаки - по закону. Что не исключает формирования в их массе законспирированных профашистских организаций. Или, например, церковь. Формально она должна была стать столпом государства. Но жесткого контроля, как при царе, у вашего государства над церковью нет, народного контроля за тем, кому и куда идут деньги - тоже. Церковь может вербовать, делать зависимыми от религии чиновников, депутатов, судей, которые будут действовать не по воле народа, а по желанию священнослужителей. Все эти конспиративные структуры будут объединяться на черносотенной основе. Культ жертв большевистских репрессий, ненависть ко всему советскому, а на этой почве - ко всем свободомысляшим людям. Боевики, выросшие под крылом у казаков, будут сеять хаос в стране, а священники - удерживать богобояненных должностных лиц и руководителей правоохранительных органов применить силу закона, оставаясь при этом в тени. При этом и те и другие будут вроде как оказывать власти услугу, показательно нападая на раздражающих общество псевдолибералов...
Он не успел договорить. Скрипнули тормоза.
- Приехали! - вокликнул водитель, и зачем - то выключил мотор.
Они вышли из машины. Это была аллея в парке, никих известных Виктору ориентиров не было. "Сокольники?" - мелькнуло в голове. Туман, подсвеченный голубоватым свечением уличных фонарей, затягивал небо.
- Есть немного времени, - произнес двойник. - Короче, по моему сигналу идете к урне из асбестовой трубы у скамейки, буду корректировать, если промедлите или будете спешить.
На ЗиСе вспыхнула третья фара посреди радиатора, яркая, как прожектор. Виктор зажмурился, Горбовский прикрыл глаза рукой.
- Это чтобы глаза приспособились, - пояснил Лехтонен. - Вы же в день должны попасть.
- Спасибо за предупреждение, - обратился Виктор к Горбовскому, - но ваши аналитики все-таки мало знают наш мир, и у них другой исторический опыт. И если мы в девяностые не пропали...
- Начинайте выдвигаться, - прервал его двойник. - Ничего из вещей не забыли?
Под ногой хрустнул ледок. Виктор вдруг почувствовал, что он больше никогда не увидит этого мира, странного, но все же доброго, не увидит радостных лиц молодежи из магнитофонного КБ, беззаботного народа на улицах, а самое главное - здесь он оставит чувство человека, творящего завтрашний день. Неужели там, в его собственном мире, ему никогда не доведется почувствовать это вновь?
"Это все суета, ведь не вся еще жизнь прожита..." - всплыли в мозгу слова из "Прощания с Братском". Кто все-таки придумал эту строку - Гребенников или Добронравов?
- Главное, не допустите монархизации! - послышался за спиной крик Горбовского. - Монархия в промышленную эпоху у вас дважды погубила страну! В семнадцатом, и после Брежнева, когда закостеневшая верхушка, превратившаяся в царедворцев, не смогла вовремя снять слабого руководителя! Не допустите в третий раз, вы уже не сможете подняться!
Виктор хотел ответить, но никак не мог найти правильных слов. Перед глазами были деревья, остатки снега на листве за дорожкой, и скамейка со стоящим рядом серым асьестовым цилиндром.
- Чуть - чуть помедленнее! - это голос двойника.
- Мы еще придумаем новый Тайшет! - внезапно само вырвалось у Виктора. - И другую Ангару найдем!
Он закрыл глаза перед последним шагом в неведомое.
41. Радиус поражения.
Повеяло теплом и сыростью.
Виктор открыл глаза.