Я смотрю на него какое-то время, а затем киваю. Она продолжает:
- Не те, кто должен был получить сигнал из Кванрума ...
На это нет ответа. Кроме того, мою ногу только что пронзила тупая боль.
Пожарный колокол прекращает звенеть. Передняя дверь распахивается и ударяется о капот сбоку. Я навожу пистолет-пулемет «Узи», готовый приветствовать прибывших, но «Акаи Мару» вонзается в волну, и дверь захлопываются. Никого. У меня тревожное ощущение, что корабль брошен, что на борту остались только мы.
Как-то я пробираюсь к дверям, открывая их толчком оружия. В коридоре никого нет. Я вхожу в сопровождении Шэрон, закрываю дверь и запираю её за нами.
Мы слышим только рев двигателей. Танкер продолжает рассекать воду, вероятно, самостоятельно. Ветер снова стих, и вой в надстройке тоже стих.
- Куда они делись? - спрашивает Шэрон.
- Я не знаю.
. Корабль выглядит по-настоящему брошенным.
Мы поднимаемся по лестнице так быстро, как можем, но беззвучно. На каждой площадке мы останавливаемся, чтобы заглянуть в коридор наверх. Никого. И никакого другого шума, кроме шума двигателей.
Рингтон сначала срабатывает, а потом останавливается, остается загадкой. На пожарной части можно собрать весь экипаж. Но где, черт возьми, он может быть на гигантском танкере?
Я выхожу на палубу командного мостика на верхнем этаже. Дверь приоткрыта.
Когда я начинаю бегать, я разблокирую предохранитель своего Узи. Радиостанция тоже открыта. Ветер, который на такой высоте дует немного сильнее, заставляет двери хлопать.
Мы уже на полпути по подиуму, и тут за нами раздаются быстрые шаги. Я поворачиваюсь и вижу массивную фигуру Сакаи в проеме, позади Шарон. Его голова обмотана большой белой повязкой, он бросается на нас, как разъяренный буйвол. Очень быстро Шэрон разворачивается на месте и стреляет. Он ранен в плечо, но чтобы остановить Сакаи, нужно больше. Это его даже не замедляет ...
Прежде, чем она сделает еще один выстрел, японец оказывается сверху и бьет ее о переборку мощным ударом слева.
Я отпрыгиваю и, нажимая пальцем на спусковой крючок, направляю «узи» в грудь нашего нападающего. Я не хочу стрелять в него, но, если он не оставит мне выбора, для него плохо.
Решительность должна читаться в моих глазах, потому что каратист стоит на месте, ноги слегка согнуты.
Шэрон, которая потеряла сознание, начинает двигаться. Её пистолет находится на земле менее чем в ярде от её руки.
Я всегда уважал Сакаи.
Я говорю по-японски. - Я не хочу тебя обидеть. Не заставляйте меня!
стрелять.
Сакаи не вздрагивает. Он остается там, на страже, очевидно, ожидая, что я выкину свой автомат, чтобы встретиться с ним как с мужчиной, на равных. При других обстоятельствах я бы с радостью доставил ему это небольшое удовольствие, даже если бы не питал иллюзий относительно исхода встречи. Но я здесь не для того, чтобы баловаться.
Это примерно в трех метрах. Вдруг он делает шаг вперед.
- Достаточно! Если ты заставишь меня пристрелить тебя, я без колебаний!
Шэрон стоит на коленях, потирая шишку на лбу. Я делаю шаг назад и, неприятный сюрприз. Чувствую, как моя шея соприкасается с цилиндром из холодного металла. Должно быть, с командного мостика вышел мужчина.
Он приказывает мне. - Опусти автомат!
В этот момент ко мне бросается Сакаи. Но Шэрон сцену не теряет. Быстрым жестом она достает автомат и, схватив его обеими руками, направляет его на голову японца, крича:
- Стой, или ты мертв!
И снова Сакаи замирает, все еще настороже.
«Если вы цените свою жизнь, попросите свою девушку бросить пистолет», - сказал мужчина за моей спиной.
Шэрон отвечает. - Молчи или я буду стрелять! Тогда я тебя застрелю. Я быстрая.
- Я застрелю его! - угрожает другой.
По-прежнему, застыв как древний мрамор, я чувствую, как мелкие капли пота выступают у меня на лбу.
- Решайся, и быстро! - сухо сказала Шарон. Отступи или стреляй! Через пять секунд я попаду пулей между глаз твоего друга!
- Нет, нет… - бормочет человек, направивший на меня пистолет.
В мгновение ока я сгибаю ноги и, крутясь на месте, вонзаю дуло пистолета-пулемета в впадину его живота. Сакаи наступает на Шарон.
- Стоп! кричит она.
Напавший на меня, офицер, лежит на земле. С трудом я освободил его от пистолета. Жгучая боль пронзает мою ногу. Кровь пропитала импровизированую повязку Шэрон.