А где же были евреи до этого? А они, надо сказать, никакой опасности для соседей не представляли. В лучшем случае занимались тем, что отдельные их партизанские отряды, сражавшиеся против македонских захватчиков, наносили тем некоторые удары. Но и всё! Это Маккавеев я имею в виду. А так — никто на них большого внимания-то и не обращал. С чего бы это взялось?
Но тут произошло еще более важное событие, о котором надо сказать особо. Создался новый этнос, который проявил себя впоследствии под условным названием византийцев. Да и в начале он не имел названия, он назывался «этнос по Христу». Образовались христианские общины. Можно сказать, что это не этнос, что это просто были единоверцы.
Но что мы называем этносом! Вспомните первую лекцию. Этнос — это люди, имеющие единый стереотип поведения и внутреннюю структуру, противопоставляющие себя всем остальным как «мы» и «не мы». Так вот, христианские общины, состоявшие из самых разных людей, противопоставляли себя всем остальным: «мы — христиане, все остальные — нехристи». Называли их «язычники», старославянское «языцы», по-гречески переводится «этно» — этносы. То есть они себя выделили из числа прочих этносов, то есть они образовали свой самостоятельный этнос. Стереотип поведения их был диаметрально противоположный общераспространенному.
Что делал нормальный, классический грек римской эпохи? Или римлянин, или сириец? Как он проводил свой день?
Утром он вставал с головной болью от вчерашней попойки. Причем это и люди богатые, и люди среднего состояния, и даже бедные, потому что они норовили где-нибудь приспособиться к богатым в виде подхалимов таких, — они назывались клиенты (специальное название было) — и попользоваться от них. Ну, он, значит, пил легкое вино, разведенное водой, закусывал чем-нибудь и, пользуясь утренней прохладой, шел на базар, чтобы узнать новости. (Агора — рынок, а я говорю по-русски — «базар».) Ну, там, конечно, он узнавал все нужные ему сплетни, пока не становилось жарко. Потом он шел к себе домой, устраивался где-нибудь в тенечке, ел, пил и ложился спать-отдыхать до вечера. Вечером он вставал снова, купался в своем атриуме (это были какие-нибудь, я не знаю, бани поблизости) — он ходил туда, тоже новости узнавал. Взбодренный, он шел развлекаться. А в какой-нибудь Антиохии, в Александрии, в Тарсе, в Селевкии, уж не говоря о Риме — было где поразвлечься. Там были специальные сады, где танцевали танец осы. Это древний стриптиз, и все это было очень интересно и выпить было можно. И после этого танца тоже было можно найти себе полное удовольствие за весьма недорогую плату. Потом его доставляли, уже совершенно расслабленного и пьяного домой, где он отсыпался. А на следующий день, что делать? — То же самое. И так, пока не надоест.
Вы знаете, кто-то и радовался такой жизни, а кому-то ведь и надоедало. Сколько можно? И вот те, кому надоедало, — те искали какого-то занятия, с тем чтобы жизнь приобрела цель и интерес.
А было очень трудно в эпоху Римской империи (во II, особенно в III в.) политикой заниматься! Ни-ни-ни. мало не будет! Это дело было рискованное. А чем же еще? Наукой? Вы знаете, не все способны. Кто был способен, тот занимался. Но надо сказать, что во II–III вв. с наукой было, примерно, как у нас сейчас. Пока делаешь посредственные работы, то тебя все хвалят, даже дают всякое пособие, говорят: «Вот, постарайся, мальчик. Вот, хорошо. Вот, перепиши. Вот, переведи. Все хорошо».
Но как только человек делал какое-нибудь открытие, то у него были все неприятности, которые можно было устроить в древнем мире. И поэтому, стало быть, тоже было не так легко. И, кроме того, человек, занимавшийся наукой, был, в общем, одинок. Потому что пока он учился, его учитель обожал. А когда он начинал говорить что-нибудь от себя, то учитель его уже ненавидел и следующие ученики тоже. То есть он опять оказывался одинок. Что ему было делать? Только выпить да сходить в эту самую стриптизную мафию, чтобы утешиться. То есть вернуться к тому, от чего он ушел.
И вдруг, понимаете, оказывается, что существуют такие общины, где люди, прежде всего, не пьянствуют, — это было запрещено; где вообще никакой свободной любви не дозволялось, — можно было или вступить в брак, или вообще сохранить целибат;[87] где люди сходились и беседовали. О чем? О том, что он не знал, — о загробной жизни.
Боже мой! Да каждому же интересно, что это после смерти будет? А Вы, оказывается, знаете? А ну, давай расскажи!
А те рассказать умели и заразить своими мнениями тоже умели. В наше время очень трудно кого-нибудь заразить, тогда тоже было трудно. Но это были настолько опытные, настолько талантливые пропагандисты, — христиане первых веков нашей эры, — что они увлекали людей. Вы знаете, я не люблю Анатоля Франса,[88] но в «Таис» он очень неплохо описал картину того времени.
Конечно, если бы существующей системе римского мировоззрения, с большим количеством богов, к которым прибавлялись все царствующие императоры, была противопоставлена одна единая система, то она никогда бы не выдержала никакого соперничества. Все-таки установившаяся культура древнего греко-римского политеизма с огромной традицией, с обаятельным искусством, которое нас увлекает до сих пор, с мифами, с литературой, с философией, — она всегда бы победила любую одну систему.
Но эти древние христиане не считали, что в единении сила. Сила у них была в разъединении. Потому что хотя они все осуждали язычников и иудеев, но они между собой собачились еще больше. Они терпеть не могли друг друга, они все время спорили, они обличали друг друга в нечестии и в неправедности. И выдвигали каждый свою концепцию, из которых большинство были неудачны, эфемерны, мотыльковы, — они исчезали. А некоторые из них, наоборот, имели очень большое распространение.
Наряду с той концепцией Нагорного царствия и Воскресения, которая сохранилась в христианской Церкви, существовали гностические системы, довольно разнообразные. Словом «гностицизм» мы определяем те течения той же самой христианской мысли, которые не были приняты церковью, восторжествовавшей несколько веков спустя, в IV–V вв. А системы, надо сказать, были совершенно потрясающие.
Например, в это время греко-римский мир получил впервые возможность ознакомиться с текстами Библии. Птолемей, царь Египта, видя, что его философы никак не могут спорить с еврейскими раввинами, сказал, что он им поможет. Потому что философы пришли и говорят: «Мы никак не можем с ними спорить, потому что мы не знаем, что они доказывают. Мы опровергаем один их тезис, а они говорят: «Да это вы не то опровергаете», и выдвигают совсем другой. А мы должны знать точно, — что у них там написано. Тогда будем спорить.
Птолемей говорит: «Ладно, я вам это сделаю».
В одну ночь в Александрии были арестованы 72 раввина. И царь вышел к ним, когда их привели, и сказал короткую речь: «Сейчас вам каждому будет дан экземпляр Библии, достаточное количество пергамента и письменных принадлежностей. И посадят вас по камерам, в одиночки. Извольте перевести на греческий язык. Филологи мои проверят, если будут не совпадения, я не буду разбираться, кто прав, кто виноват, а всех вас повешу. Наберу новых и получу перевод».
Ну, в общем, никого не пришлось сажать, перевод он получил. Всех этих самых раввинов отпустили по домам. И так получилась Библия Септуагинта (в переводе с греческого книга «Семидесяти толковников»).
88