— Старик, тебя тут искала одна личность, Такая невысокая, русая.
Русинович присел на свою кровать.
— А не сказала, зачем я ей нужен?
— Мне не сказала. Думаю, что скажет тебе... Гляди, Старик, гляди. Достукаешься.— И Рак погрозил ему пальцем.— Мало того, что сам на свидания бегаешь...
Русинович не успел ответить. В комнату влетел Антонович.
— Подготовьте стол, лежебоки! — крикнул он и тут же исчез.
Русинович нехотя встал, снял скатерть со стола, застелил его газетой, а в центре положил толстую книгу в сером переплете, которая всегда служила подставкой для кастрюли.
Вскоре в комнату важно вошел Антонович, неся на вытянутых руках полную кастрюлю приятно пахнущего супа.
— Играйте туш,— сказал он и, кряхтя, поставил кастрюлю на стол.
— Не туш, а марш сами кишки играют. Разве не слышно? — в тон ему ответил Русинович.
Рак молча встал с кровати, кисло усмехнулся,
— Вот не думал, что в тебе живет такой Гаргантюа. Я считал, что ты одним духом можешь жить! — уколол его Антонович.
— А помнишь «Кола Брюньона»? Тело пусто — дух расстроен, а поел — и дух спокоен, Как это звучит по-французски?
— Погоди, сейчас, сейчас. Только, может, не так будет складно, как у Роллана.
— Я знаю, ты начнешь импровизировать. От Роллана ничего не останется...
Дверь с грохотом открылась, и на пороге выросли Ярошка и Малец.
— Это мы! — выкрикнул веселый Ярошка.— Вы не рады? А мы очень! Правда, Пехота? — Но Малец почему-то не разделял Ярошкиной радости.— Только вышли из читалки — чую, грибным супом пахнет. Так Малец со всех четырех кинулся к общежитию, я едва догнал его и всю дорогу держал за воротник. Проголодался, бедный, прет без оглядки. Людей с ног сбивает...
— Перестань,— отвернулся Малец и сел за стол.— Тебе все шуточки на уме. Провалишь экзамен, так тебе батька-председатель пришлет и денег и сала, а мне лучше сквозь землю провалиться, чем остаться без стипендии. Знаешь ведь, за тройку не платят.
— Не горюй, прокормим и тебя,— успокоил его Ярошка, вынимая из тумбочки миску.— Наливай с краями,— оказал он Антоновичу. — Помнишь, как Старика полгода кормили...
Русинович опустил голову, покраснел. Кто-кто, а он никогда не забудет третий курс, когда у него был такой кризис — душевный и материальный. Его сестру — она работала в сельском магазине — судили за растрату, дали пять лет с полной компенсацией. И ему тоже «повезло» — завалил иностранный язык. Если б не друзья, неизвестно, что бы тогда было с ним. Мысли у него были самые черные, да и нервы начинали сдавать... Русинович решил: все, что товарищи сделали для него, он когда-нибудь во сто крат возместит добрым людям, будет всегда помогать тем, кто нуждается, никогда не бросит человека в беде и не останется глухим к чужой просьбе.
— Пекторалис, думай, что говоришь,— осадил Малец Ярошку.— Помогать человеку тоже надо умеючи. Во всем нужен такт, а его у тебя сроду не было. Ты думаешь, что у всех такая твердая шкура, как у тебя?.. Помнишь анекдот: одолжил богатый человек бедняку костюм на свадьбу. Как раз в разгар свадьбы, когда собирались уже делить каравай, подходит к жениху дядька и громко, чтоб все слышали, говорит: «Гляди, а ты не хотел занимать костюм, боялся, что будет велик, а он как на тебя сшит»» Так и ты, пехота...
Лицо Ярошки стало еще более землистым.
— Сравнил! Что я такого сказал? Я ж не раскрыл никакого секрета. Чем я обидел Старика?
— Да нет, я не обижаюсь, перестань, Малец,— заговорил Русинович.— Факт остается фактом. А если насчет того, что глубже оседает в памяти — хорошее или плохое,— то это как у кого...
Наступила неловкая пауза. Ярошка все же понял, что обидел Русиновича неосторожным словом, но у него не было привычки признавать свои ошибки. Крестьянское упрямство в нем сидело глубоко.
Он разозлился:
— Бросьте говорить притчами, не надо этих аллегорий, Эзопова языка. Я люблю с места в карьер. Что думаешь, то и говори... Если еще поживу с вами, стану ходячей добродетелью, героем нашего времени.
— Ты герой, но не нашего времени.— Малец уже управился с супом и пил чай.— Про тебя писали сто лет назад, а больше не будут. Правда, ты там под видом немца Пекторалиса, по прозвищу Железная Воля, но кто знает, кем были твои предки? Может, и немцами — очень уж в тебе много педантизма...
Ярошка еще больше вскипел:
— Чего Малец от меня хочет? Будьте свидетелями, что еще одно оскорбление — и я бросаю ему перчатку.
— Объявишь мне «русскую войну», как тот Пекторалис? — допытывался Малец.
Рак с удовольствием посмеивался — он любил, когда Ярошка и Малец «грызлись» между собой; тогда они забывали о нем.